Моше Натан - Битва за Иерусалим

Начальник генштаба, обследовавший город вместе с генералом Наркисом за два дня до начала военных действий, мог убедиться в том, что его жители безостановочно трудятся над укреплением жилищ. То был субботний день, и верующие иерусалимцы получили у своих раввинов особое разрешение не прекращать работы.

«Здесь все знали, — рассказывает Гури, — что война на пороге. В последние дни, поддерживая состояние готовности, я усиленно курсировал вдоль нашего ротного участка. Встречные говорили нам: «Да хранит вас Бог!» — и старались что-нибудь сделать для нас. Я вдруг ощутил, как меня прошибают слезы, охватывает молитвенная дрожь. Это было так сильно, что начинало казаться, будто еще немного и некто могучий подаст свой трубный глас».

В эти дни ожидания особо остро ощущалось, что за солдатами весь Иерусалим, готовый оказать им любую поддержку. Техники мобилизовали буры и бульдозеры, чтобы помочь в сооружении окопов. Хозяйки чуть ли не силой врывались в расположение частей, забирали для стирки солдатское белье и возвращали чистое, выглаженное, да еще добавив к нему домашние пироги и печенье.

«Мы чувствовали, — говорит полковник Амитай, — что за нами все население Иерусалима. Мы видели, что за нами город и народ, который своих солдат носит на руках».

В понедельник утром полковник Амитай приготовился к напряженному рабочему дню. Городская черта границы, запутанная, извилистая, была укреплена пока неудовлетворительно. Заброшенные оборонительные сооружения на окраине города — позиции, траншеи, доты — все это требовало основательного ремонта. И все это были дела первостепенной важности — поскольку в это утро Амитай, как и все граждане Иерусалима, полагал, что если на юге вспыхнет война, то здесь, на иорданском участке, ему придется проводить тактику исключительно оборонительного характера. Он соблюдал строжайшие указания не поддаваться на иорданские провокации огнем, на попытки время от времени «подогреть» границу с помощью стрельбы1, и помнил сказанное Наркису Даяном: «Не утруждай генштаб просьбами о подкреплении. Стисни зубы и ничего не проси».

Он еще не знал, что всего через несколько минут, когда вой сирены, возвещая тревогу, пронзит все дома и улицы Иерусалима, эти слова Даяна приобретут самый реальный смысл.

А в оставленном арабами селе в минуты, предшествовавшие тревоге, царили тишина и покой.

Сильный свет утреннего летнего солнца не мешал никому из разведчиков, свернувшихся в своих спальных мешках в глубоком сне-вознаграждении за долгие часы бодрствования и усилий. Двадцать часов, предшествовавших этому утру, они провели, как уже говорилось, в учениях, отрабатывая атаку на Кастель. («Представить себе не можешь, какие мы там разыгрывали войны»). Только в четыре утра легли. Каждый растянулся в своем углу в полном изнеможении от усталости и бессоницы. Командир — Иоси — решил, что такие труды заслуживают ответного жеста, и обещал: «Сегодня будете спать, пока не проснетесь — в понедельна нет утренней поверки».

Пока разведчики спят и не слышат нас; пока еще не загудели сирены войны и не бросили их в самый водоворот битвы, воздадим им должное.

Иерусалимская разведка, взращенная и выпестованная майором Иоси, наверняка отличается от всех разведотрядов, существовавших когда-либо в какой- либо армии (при этом мы вовсе не имеем в виду дико- винность их пестрых и кокетливых головных уборов, превратившихся в дни готовности в своеобразный «фирменный знак» на всех улицах Иерусалима. Не в этом дело). Командир разведчиков — по специальности геолог, работающий над диссертацией. Его заместитель Иорам, в свою очередь, пишет диссертацию по биохимии. Взводные имеют университетские дипломы: кто по литературе, кто по архитектуре, а кто по Священному Писанию и философии. Дело дошло до того, что по Иерусалиму пошла гулять дежурная шутка: мол, ежели ты без высшего образования, то в разведку и не пытайся — никаких шансов.

Иоси старался создать среди разведчиков так называемую семейную атмосферу. Тем более, что все они не только товарищи по оружию, но и по школьной парте и университетской скамье (а некоторые вместе со своим командиром работают в Институте геологии). Большинство родились в Иерусалиме; остальные навсегда влюбились в город во время учебы в университете.

Говорит разведчик Ури Кац: «Я не иерусалимец, но в тот день, когда я сюда попал, я понял, что только по ошибке родился в другом месте. Какая-то совершенно безграничная красота присуща этому городу. В него влюбляешься просто физически. Помните, у поэта У.Ц. Гринберга: «Я знаю не две правды — лишь одну: возможны ли одно солнце и два Иерусалима?» Может быть, я неточно цитирую, но мысль верна. Словами не выразишь чувство, которое испытываешь к Иерусалиму, как вообще не объяснишь любовь. Ты любишь в этом городе каждый дом, болеешь за каждый разру-шающийся уголок. Несколько дней назад мы с моим взводным Мони отправились погулять по улицам. Была потрясающая лунная ночь. Мы смотрели на уцелевшие, спасенные камни: какая красота, какая игра светотени, что за краски! У нас не было слов, чтобы выразить чувство, овладевшее нами при виде всего этого божественного великолепия, и прохожие оглядывались на нас, как на лунатиков».

Мони, командир Ури, в разведку пришел из парашютистов. Отслужив, попросил записать его в резервисты Парашютной бригады, но очень быстро раскаялся и постарался перейти в иерусалимскую разведку. «Я родился на горе Скопус, — рассказывает он, — и дал обет, что если однажды что-нибудь случится в Иерусалиме, я должен быть на месте. Не знал я, что доведется увидеть день взятия Иерусалима, но надежды я не терял… А тем временем на кафедре Священного Писания и истории изучал все, что связано с этим городом. Вместе с другими, также влюбленными в него студентами, мы исходили весь Иерусалим вдоль и поперек, обнаруживая все новые укромные уголки, все новые виды и панорамы. На моем письменном столе — Блюма: вид с горы Скопус. Я знаю там каждый уголок».

В эту дружную семью иерусалимцев, пылко влюбленных в свой город, попал молодой писатель Шая — командир разведвзвода. Он возвратился в Израиль за пять дней до начала войны, после долгого пребывания в Париже, где он заканчивал свой первый роман. Его история — это типичная история тысяч и тысяч резервистов, вернувшихся на родину со всех концов света, потому что поступить иначе они просто не могли.

Первое представление о том, какой оборот принимают события в стране, Шая получил незадолго до Дня Независимости — даты, которая является также годовщиной «Фронта освобождения Палестины». Прослышав о напряженности в Израиле, вызванной продвижениями египетских войск в Синае, Шая решил отправиться на сходку «Фронта» на бульваре Сен-Жермен- Дюпре. Там его глазам представились буйствующие палестинцы, которые под бешеные аплодисменты вопили: «Вперед на Тель-Авив! Вперед к победе!» Он попытался запротестовать; его вывели, едва не избив. С ним был приятель израильтянин. Когда, вырвавшись из толпы арабов, опьяненных националистическими лозунгами, оба очутились на улице, приятель спросил: