Евгений Воробьев - По Старой Смоленской дороге

Терентий Иванович шагал по дороге, зажав в руке красный платок, мобилизованный у своей старухи «для военной надобности». Вдали гремели короткие очереди и одиночные выстрелы, они удалялись на запад.

Терентий Иванович долго стоял на пригорке и наконец увидел недалеко, у поворота дороги, наших бойцов. Рота была еще за полкилометра, а Терентий Иванович кричал: «Сыночки!» — и махал платком.

— Полтора года ждали, полтора года… — все, что сумел сказать старик подошедшим бойцам.

Впереди шагал старший лейтенант. Он был небрит, темен лицом и забрызган дорожной грязью до воротника шинели.

— Ты что же, отец, движение здесь регулируешь?

— Так точно, — ответил старик, вытягиваясь по-военному, и представился: — Житель деревни Полозово, Бакашев Терентий Иванович, отец краснофлотца Петра Бакашева. Сторожу вот минное поле. Чтобы кто-нибудь из своих не заблудился…

Терентий Иванович обстоятельно рассказал старшему лейтенанту, где заложены мины, а где можно ходить без опаски, не глядя под ноги.

— Вот досада, — сказал старший лейтенант. — Саперов не видно поблизости. Хорошо бы тут маяков поставить, чтобы…

— А ты не сомневайся, сыночек, — перебил старик. — Я здесь останусь за регулировщика. Если кто напрямик по полю пойдет — помашу старухиным платком и голос подам.

— Добре, — согласился старший лейтенант и пожал руку старику. — Бывай здоров, отец.

Терентию Ивановичу еще многое хотелось рассказать старшему лейтенанту, его бойцам и многое от них услышать.

Но рота торопилась вперед, и Терентий Иванович понял, что сейчас не время для подробного разговора.

Когда бойцы уже отошли метров полтораста, Терентий Иванович спохватился и закричал вдогонку:

— Петр-то мой… на Дальнем Востоке!.. Третий год в подводном плавании. Слышите?..

Но бойцы были далеко, а Терентий Иванович кричал против ветра, и никто его не услышал, не оглянулся.

Терентий Иванович печально махнул рукой и остался стоять на месте.

Зябко было старику в этот колючий мартовский утренник. Он выбежал из дому налегке, забыв надеть под кафтан пиджак, повязаться теплым шарфом, без варежек.

Внучка Мариша несколько раз прибегала к мосту: сперва принесла деду варежки, затем забытый им самосад, затем три вареных картофелины.

Терентий Иванович стоял на посту с гордым достоинством. Он дождался саперов и, пока те делали свое тяжелое и точное дело, указывал дорогу машинам, провожал мимо минного поля противотанковые пушки, давал какие-то советы повару полевой кухни — каша в ней варилась на ходу…

Вчера саперы отстроили мост, и он радует глаз белизной свежеобструганных перил, в то время как бревенчатый настил уже покрыт слоем дорожной грязи и раскисшего черного снега.

Сегодня на пригорке у моста стоит регулировщик с желтым флажком.

Со вчерашнего вечера над деревней стоит тяжелый смрад пожарища.

Немецкие факельщики не успели доделать свою зловещую работу, как в деревню ворвались разведчики лейтенанта Григоренко. В дымной духоте прозвучали гранатные разрывы, очереди ручного «дегтярева», выстрелы, крики, стоны. Факельщики убежали, но избы, подожженные их руками, пропахшими керосином, горели яркими кострами и не позволили поджигателям скрыться безнаказанно в ночной темноте. Трупы факельщиков лежали на снегу, на талой земле, освещенные заревом, которое и принесло им гибель.

Немцы успели поджечь одиннадцать изб. Остальные избы дождались хозяев, но во многих семьях не досчитываются теперь кого-нибудь из близких.

Пустошка прижалась к большаку, и, наверное, потому в избах особенно тесно. Дома битком набиты недолгими постояльцами.

Русская печь в избе Снетковых так завешана портянками, обмотками, так заставлена сапогами и ботинками, что и штукатурки не видать.

Еще не все избы обитаемы сегодня, иные заминированы фашистами. В одной избе уже подорвались несколько человек, из тех, кто искал ночлега.

На узлах, вытащенных из погреба, сидит под открытым небом семья колхозника Деянова. Ждут, когда саперы осмотрят их пустую избу. Высокий худощавый сапер, густо заросший черной щетиной, поднялся с миноискателем на крылечко. Он внимательно оглядел дверную щеколду, порог, притолоку, осторожно потянул на себя дверь и ступил в прихожую, приглядываясь к половицам.

Прошло минут пятнадцать, наверное, они показались вечностью Пелагее Ивановне Деяновой с ребятишками.

Наконец сапер появился на пороге. Наушники миноискателя он снял, а в каждой руке держал по черному металлическому диску. Сапер презрительно бросил диски на землю — кому страшны мины без взрывателей, обезвреженные и присмиревшие!

— Можно занимать квартиру, — сказал сапер весело и сдвинул каску на затылок.

На лбу его блестели капельки пота. Белозубая улыбка мгновенно омолодила давно не бритое лицо. Сапер зашагал к плетню, за которым сидели на узлах с домашним скарбом и терпеливо ждали ребятишки, и предложил Пелагее Ивановне:

— Помочь, что ли…

Деянова шла за сапером, и слезы текли по ее темному от печали и копоти лицу…

Когда семейство Деяновых обосновалось в избе, сапер закинул за плечо винтовку, взял свой миноискатель и сказал:

— Счастливо жить да поживать. И хозяина дождаться с войны. А мне пора. Как бы от своих не отстать…

Пелагея Ивановна не сказала ни слова, но достаточно было взглянуть на ее лицо, чтобы увидеть меру благодарности.

Сапер спешил к товарищам, которые разгуливали с миноискателями на другом краю деревни. Перед тем как попрощаться с Деяновыми, он взглянул на черные диски, которые валялись у крылечка на талой земле. То были сто пятьдесят седьмая и сто пятьдесят восьмая мины, обезвреженные сапером Высоцким за дни наступления.

Восточнее и западнее Вязьмы

5—14 марта 1943

Я увидел Ельню после двухлетней разлуки. Все такой же стоячей казалась вода в мутной мелководной Десне, которая берет начало в окрестностях города. Десна в Ельне похожа не столько на могучий приток Днепра, сколько на ручеек, который под силу форсировать курице.

Ельня, разрушенная еще летом 1941 года, выглядела печальнее, чем прежде. К старым руинам прибавились новые.

Вряд ли в нашей стране есть второй такой многострадальный город. Трижды в Ельню входили немцы, и трижды мы выбивали их оттуда.

Вспомнился не по-сентябрьски душный вечер без малого два года назад, когда полки Некрасова, Батракова, Утвенко первыми ворвались в город после кровавых боев.

Безвестный политрук вскарабкался на крышу двухэтажного дома райкома ВКП (б) и под огнем водрузил красный флаг.

«Передаю привет трудящимся города Ельни, — значилось в записке, прибитой к входной двери райкома. — Город освобожден от фашистских банд сегодня, 5 сентября 1941 года, в 19 часов 30 минут вечера. На здании райкома водружен красный флаг. Политрук…»