Евгений Воробьев - По Старой Смоленской дороге

Бой начал склоняться в нашу сторону. Снова заговорил «максим» — лейтенант Фалилеев залег за его щитком. Голубые мундиры повернули назад, а как меня уверял Меньшенин, «в спину, когда тикают, легче попасть»…

После боя Шевцов спросил у Меньшенина:

— Кто вас надоумил запеть во время рукопашной?

— Вы, капитан, — ответил охрипший Меньшенин, улыбаясь. — Сами поете в палатке, когда тяжело. И мелодии не помните, а стараетесь. Разве не правда?

Шевцов расхохотался, довольный проницательностью сержанта, и сказал:

— Что верно, то верно. Мелодий я сроду не помнил. Пел «на глазок». Когда-то наш взводный предупреждал на строевых занятиях: «Шевцову вступать в хор, только когда весь взвод распоется»…

Умелая тактика Шевцова уберегла в том бою отряд от больших потерь. Отряд добыл богатые трофеи, в том числе тринадцать станковых пулеметов, а автоматами обзавелись две трети отряда.

В одном из последующих боев Шевцов основательно запасся динамитом, минами. Теперь он получил возможность минировать дороги, подстерегать немецкие транспорты — колонны автомашин и обозы.

Отряд Шевцова приближался к линии фронта. В деревнях стояли сильные немецкие гарнизоны. Нельзя было, как прежде, снарядить подводу за провиантом к крестьянам. А кроме того, до поры до времени не следовало себя обнаруживать.

Две недели бойцы не ели ничего, кроме похлебки из недозревших ржаных зерен, собранных в поле, кроме черники, грибов, голубицы, брусники, щавеля.

Все чаще командир отряда Никон Шевцов делал в лесу остановки.

— Ну, товарищи, давайте закурим, — приглашал Шевцов после сигнала на привал и устало опускался на траву.

Сам он не курил, но всегда говорил «давайте закурим».

Курильщики доставали курево. Табаку они не видели уже давным-давно. Одни вялили и крошили липовый цвет, другие отдавали предпочтение хмелю, третьи остановили свой выбор на крапиве, четвертые раскуривали доселе невиданную злую траву, растущую на болоте. Пришлые люди называли эту траву «дукат».

Шевцов подымался после привала первым, и вслед за ним собирались в путь все.

Когда отряд устраивался в лесу на долгожданный ночлег, Шевцов обычно уходил с кем-нибудь на разведку.

Очевидно, поэтому он совсем выбился из сил, и однажды во время трудного марша у капитана пошла кровь из носа, из ушей.

Он постоял минут пять, прислонясь к сосне, затем подал знак двигаться.

Не успел он пройти сотни метров, кто-то коснулся его плеча. Шевцов обернулся. Сержант Драчук протягивал сухарь.

— Для вас берег. На черный день, — Драчук покраснел от смущения.

Две недели изголодавшийся человек носил в кармане припрятанный для командира сухарь и не прикоснулся к нему. Шевцову не хотелось обидеть Драчука, и он взял сбереженный сухарь.

Позже пожилой фельдшер Сорокин пытался всучить Шевцову четыре кусочка рафинада.

— Аварийный запас командования отряда, — соврал Сорокин.

— Вот и прекрасно! — сказал Шевцов. — Отдайте аварийный запас командования раненым.

Повозочный Гурьянов, человек богатырского телосложения, никому не сказавшись, ушел ночью из лагеря в деревню, подполз к немецкому часовому — тот стоял на мельничной плотине, — бесшумно снял его и принес комбату пачку немецких галет.

Шевцов дал Гурьянову нахлобучку за самовольный уход из лагеря, а галеты отдал Федяеву, раненному в лоб осколком гранаты.

Все услышали свисток капитана — протяжный свисток, какой в обращении у спортивных судей, какой можно услышать на футбольном матче.

Шевцов подал сигнал к атаке.

Все знали, что в ночной бой нельзя идти с криком «ура». Зачем позволять врагу стрелять в темноте более точно и по шуму определять направление прорыва?

Но сейчас капитан, вопреки правилу, отдал приказ наступать, не боясь шума. Как еще, если не русским раскатистым «ура» можно дать знать по ту сторону фронта, что здесь — свои?

Жаркий ночной бой — и отряд прорвался сквозь немецкие окопы.

Шевцов двигался к своим налегке. Двенадцать станковых пулеметов и большой запас взрывчатки он передал накануне партизанскому отряду товарища М. Партизаны с лесной опушки, обращенной на восток, поддерживали пулеметным огнем ночную атаку.

Рассвет застал Шевцова и его соратников за околицей деревни Южное Устье. Немцы бежали из деревни, так и не поняв, каким образом в тылу у них оказался батальон красных.

Капитан поднес бинокль к глазам и вгляделся вдаль. По проселку к деревне мчался конный разъезд.

Свои!

Впервые за два месяца руки Шевцова задрожали, стекла запрыгали и подозрительно затуманились.

Шевцов долго не отнимал бинокль от глаз. Он не хотел, чтобы его друг Николай Старостин, стоявший рядом, увидел слезы, они скатывались по давно не бритым щекам.

Дер. Южное Устьв. Глинковский район

Сентябрь, 1941

Снег сохранился только на склонах холмов, обращенных к северу, в заброшенных окопах, в глубоких воронках. Он лежит там раскисший, ноздреватый, разъеденный мартовской чернотой.

На голой земле, на обочинах дороги видны белые коробки. Немцы выкрасили мины под цвет снега, саперы называют их «подснежниками».

За ночь вода в колеях, в копытных следах, в лужицах покрывается хрустящим ледком, но утром снова оттаивает.

Вешней воды столько, что она выступила из кюветов. На шоссе лужи, промоины, озерца. Слышно журчание ручейков.

Шоссе — в бесконечных объездах. На них указывают шесты с пучками соломы. Шесты похожи на метлы, воткнутые палками в грязь, в воду, в черный снег. Объезды ждут шофера, возницу, всадника, пешехода всюду, где саперы еще не успели разминировать дорогу или навести новый мост.

Неужто по этой вот автостраде мчались некогда машины из Минска в Москву и обратно? И почти сверхъестественно, что на легковой машине сюда можно было доехать от Москвы за какие-нибудь четыре часа! Вязьма, которую мы отбили вчера, стоит на 226-м километре шоссе. Почти полтора года шли полки этим многотрудным путем от Кубинки.

Немцы уничтожили все мосты на шоссе, ведущем из Вязьмы в Сафоново и Ярцево. Пролеты вывернуты наизнанку страшной силой взрывов, видны железобетонные внутренности мостов.

И машинам, и лошадям, и людям — всем достается на подъемах, на временных переправах, на съездах с шоссе. Моторы автомашин ревут так, что кажется, вот-вот надорвутся. И лошади в мыле, и люди вымокли от пота.

Фронт не может ждать, а здесь, в верховьях Днепра, время особенно дорого. Нужно успеть перебраться на западный берег до половодья, нужно успеть там закрепиться и запастись всем необходимым, чтобы Днепр, когда он разольется, не стал преградой на пути наступающих полков.