Алексей Гарри - Рассказы о Котовском

— Если б у меня были ненадежные, я пришел бы к вам и сказал товарищ комбриг, расстреляйте меня, я допустил у себя в полку заразу.

Котовский был удовлетворен.

— Тем лучше, — заметил он, — только послушаем, что по этому вопросу начальник особого отдела скажет. Гажалов!

Тот снова углубился в свою записную книжку.

— Нет, — сообщил он после небольшой паузы, — насчет ненадежных у меня никаких материалов нет… А вот барахольщиков хватает, особенно в первом полку.

Попов спросил начальника особого отдела ледяным тоном:

— Вы что же это, Николай Алексеевич, на счетах вычислили, что у меня в полку барахольщиков больше, чем у Гиндина, или в уме?

Котовский предостерегающе поднял руку.

— Хватит! Не место и не время здесь для препирательств! Но раз уж к слову пришлось… Наблюдаю иногда бригаду на марше кони навьючены, как верблюды, если не в рейд, конечно! Баульчики какие-то, свертки, тюки… Что это такое Не то беженцы, не то дачные мужья!..

Представители полков молчали.

— Хотите знать мое мнение по этому вопросу — продолжал комбриг. — От барахольства до мародерства один шаг. И один шаг от мародерства до измены! Хватит об этом! Пошли дальше маскарад…

У котовцев после разгрома деникинцев осталось много кубанок и папах. Комбриг почему-то ненавидел этот вид головного убора и запретил его носить. Не разрешал он носить бурки и чеченские кинжалы. Все эти трофеи бойцы, однако, хранили в личных вещах. Теперь Котовский приказал такие доспехи сосредоточить в первом полку.

— Понятно — спросил комбриг. — Значит, кубанцев мы имеем. Теперь осталось донцов приодеть… Петр Александрович, — обратился он к комиссару бригады, — у вас кумач красный есть?

Борисов замялся.

— Немного есть, Григорий Иванович… Ну, так стол застелить для митинга или собрания… Пару лозунгов написать… В общем метров десять наберется.

— Хватит! Прошу вас передать это добро Гиндину, пусть второй полк нашьет лампасы и околышки на фуражки. А я политотделу потом компенсирую…

Комиссар бригады махнул рукой.

— В Тамбове, в отделе снабжения, кумачу сколько угодно… Вот кожи подошвенной нет ни дюйма, а кумачу хоть отбавляй! Навязывают…

— Прекрасно! Остается техника. Как мы швальню организуем?

— У меня, — заметил запасливый Продан, — есть швейная машинка.

— Ну вот, видишь, как хорошо, — пошутил Котовский, — значит, и батарея будет участвовать в рейде.

Но Продан шутки не принял, он был слишком огорчен.

— Так, — продолжал комбриг, — выступаем мы сегодня в ночь, вернее — перед самым рассветом. Штаб-трубач сбора играть не будет. Давайте сверим часы ровно в три часа утра вывести эскадроны на большак, что за плотиной. Продан должен сменить все караулы еще в восемь часов вечера, кавалеристов от караульной службы освободить, заменить артиллеристами. Ясно Теперь так мне хотелось бы это швальное дело сосредоточить в одном месте. Амбар какой-нибудь найти, поставить охрану и там портняжить. Обеспечите это дело, Гажалов?

— Обеспечу! Прошу объявить бойцам если кто-нибудь провалится, именно — баба какая-нибудь дотошная или бездельник старикашка подглядит, что боец лампасы подшивает или папаху режет под кубанку, — молчок, не связываться! Сразу ко мне, а я уже этого любопытствующего изолирую до конца операции.

— Правильно, — одобрил Котовский, — береженого бог бережет! Все?

— Нет, еще не все, Григорий Иванович, — возразил комиссар бригады, — мне кажется, что со стороны бойцов могут возникнуть естественные вопросы к командирам или к политсоставу… Как быть в таких случаях?

— А вы что предлагаете?

— Сейчас же, немедленно созвать по полкам партийные собрания. Рассказать все коммунистам. А уже им поручить провести подготовительную разъяснительную работу…

— Дело говорите! — согласился Котовский. — Только давайте так товарищи командиры и комиссары, даы — Борисов, Гажалов и я — сейчас знаем больше, чем рассказали вам. Бойцы, политруки и командиры должны знать об этой операции меньше, чем вы. Значит, так разъяснить только в общих чертах, намеками…

Все разошлись, Котовский остался один. Он устало потянулся и пошел в комнату, где отсиживался Ектов. Тот играл с конвоирами в подкидного дурака. Все встали. Комбриг взглядом показал латышам, что они могут удалиться. Те сразу без слов вышли из комнаты и встали за дверью, держа руку на деревянных кобурах маузеров. Так они простояли, как изваяния, все время, пока длился разговор Котовского с Ектовым с глазу на глаз.

Некоторое время Котовский и Ектов сидели молча. Потом комбриг положил своему собеседнику руку на колено.

— Павел Тимофеевич, — заговорил он медленно, проникновенно, — вы на меня только не обижайтесь…, Мы выходим на рассвете, к вечеру окажемся лицом к лицу с вашими вчерашними соратниками…

У Ектова задрожали губы.

— Давайте, — продолжал комбриг, — поговорим как мужчина с мужчиной, Если вы чувствуете, что не в силах выполнить то, что вам поручено, если вы допускаете, что в последнюю минуту у вас не выдержат нервы, скажите сейчас. Это лучше, чем потом… Потом будет поздно.

Ектов продолжал молчать, только губы у него прыгали все сильней и сильней.

Котовский подергивал себя за нос.

— Подумайте, Павел Тимофеевич… Отсюда, из Медного, у вас есть еще путь к отступлению. Если сомневаетесь в себе — оставайтесь здесь. Я вывернусь Я совру Матюхйну, что вы заболели, что вы едете следом — словом, я найду, как объяснить ваше отсутствие… Решайте. Из Кобыленки для вас пути отступления уже не будет…

Ектов внезапно встал, широким жестом трижды перекрестился на икону. Повернулся к комбригу:

— Григорий Иванович, я клянусь! Я клянусь жизнью и счастьем жены и детей, своей жизнью и будущим своим клянусь! Я — верующий…

Котовский одобрительно похлопал его по плечу, близко заглянул в глаза.

— Бога вашего я не признаю, но верующим иногда верю… Не думайте, ведь и у меня есть своя вера, и я не изменял ей никогда в жизни. И не изменю до последнего вздоха!

Так они расстались до ночи.

От Ектова комбриг направился в аппаратную. Телеграфисты эскадрона связи играли в шашки. Обе сводки, оперативная и разведывательная, были уже переданы, делать операторам было нечего. При виде Котовского они встали. Григорий Иванович молча махнул рукой — «да ну, какие там церемонии!» — и сел за свободный стол, устало подперев голову рукой. В последнюю минуту, перед тем как вызывать Тамбов, его вдруг охватило раздумье «Может быть, вообще ничего не сообщать Тухачевскому, пока все не будет кончено… Нет, нельзя! И так он слишком многое мне доверил!»

Комбригу повезло, командующий оказался у себя в аппаратной. Григорий Иванович, откашлявшись, стараясь не заикаться, начал диктовать.