Михель Гавен - Дорогая Альма

— Я сообщу Кеплеру, имей в виду, — пригрозил ему Зепп. — Пусть он с тобой разбирается.

— С удовольствием, мой группенфюрер, — отрапортовал Штефан.

— Это что значит — с удовольствием?! — возмутился Зепп.

— Герр группенфюрер, тут Олендорф на проводе, — доложил адъютант Вюнше.

— Сейчас оглушит — Дитрих взял трубку, держа ее подальше от уха. — Старина, сочувствую, — прокричал, опережая штандартенфюрера. — Тут у нас недоразумение вышло. Нет, это не мои. Вайденхаупт еще и до машин не добрался. Это приданные. Группенфюрера Кеплера. Машину пробовали после ремонта. Они вооще не в курсе, что происходит. Мы не успели им сообщить, они ж в ремонтке сидели. Ну, ясное дело, что надо наказать. Я совершенно согласен. Но не в моих полномочиях. Сообщу их начальству, пусть думают. Уж в этом не сомневайтесь. А ты что расстраиваешься так сильно? — Он усмехнулся. — Я в бинокль наблюдал. Царапины тебе к лицу. Девушки в Берлине будут в восторге. Я слышал, ты и так имеешь у них успех. А тут уж…

— Ты еще издеваешься! — кричал Олендорф в трубку. — Черт знает что творится! Я вынужден отменить операцию на сегодня и доложить в Берлин обо всех обстоятельствах. Имей в виду, Зепп, я обо всем доложу, обо всем! Напишу рапорт самому рейхсфюреру! Просто невозможно работать! Имейте в виду! Вы все ответите!

— А может, тебе к фрау Сэтерлэнд, на перевязку? Ну, в смысле в госпиталь, — насмешливо предложил Дитрих. — И успокоительного принять. На всякий случай.

— Да…

Олендорф крепко выругался и бросил трубку.

— Всего хорошего. — Дитрих пожал плечами. — Чтоб нам больше не встречаться.

— Вот видишь, мама. Операцию на сегодня отменили, — Штефан подошел к Маренн. — А ты говорил, мы ничего не можем сделать, — он повернулся к Рауху. — Очень даже можем, если захотим.

— Зачем ты это сделал? — Маренн обняла сына, прижавшись лбом к его груди. — Тебя накажут.

— Накажут слегка, возможно, — ответил он, гладя ее по волосам. — А может, и нет. Война, мама. А кто воевать будет? Каждая машина на счету. Я солдат Германии, мама. Я не воюю с детьми и старыми тетками в платках. И мне не нравится, когда другие это делают при мне.

— Ты весь в отца. — Отстранившись, Маренн взглянула ему в лицо, на ресницах дрожали слезы. — Уверена, он поступил бы так же и что-нибудь подобное в конце сморозил, чтобы все застыли с раскрытыми ртами и слов-то не было.

— Фрау Сэтерлэнд, тут ваша дочь на проводе. — Она услышала голос Дитриха.

— Джил? — удивился Штефан. — А как она нас нашла?

— Подожди.

Маренн быстро подошла к штабной машине. Связист протянул ей трубку.

— Фрейлейн Колер, — сказал он.

— Пока тут некоторые машину пробовали и в стрельбе упражнялись, расходуя боеприпасы, я успел переговорить с рейхсфюрером, — сообщил Дитрих, бросив на Штефана насмешливый взгляд. — И вот результат. Он дал добро. — Зепп многозначительно посмотрел на Маренн.

— Да, слушаю. — Маренн взла трубку.

— Мама, все в порядке. — Голос Джил прозвенел в наступившей внезапно тишине. — Я только что из канцелярии. Он… подписал!

Маренн прижала ладонь к губам. Комок подступил к горлу.

— Отошли эту бумагу Гебхардту, — попросила она негромко. — А копию — в канцелярию обергруппенфюрера СС Гейдриха. Пусть узнают пораньше.

— И палить было необязательно, — заключил Дитрих.

— Мама, ты не рада? — спросила Джил, озадаченная молчанием Маренн.

— Я рада.

— Она очень рада, Джил, — прокричал Штефан. — Я ее напугал немного, как всегда. Но все закончилось хорошо. Это точно.

— Штефан! — воскликнула Джил радостно.

— Да, он здесь, — подтвердила Марен. — И как всегда, устроил всем небольшую встряску. Однако, дорогая, мы занимаем с тобой оперативную связь. — Она обернулась на Дитриха. — Отвези документы и возвращайся к себе на Беркаерштрассе, — попросила дочь. — Я перезвоню тебе из госпиталя, и мы поговорим подробно. Ты молодец.

— Хорошо, мама.

Маренн вернула трубку связисту.

— Нам повезло, — сообщил Дитрих, поправляя фуражку. — Рейхсфюрер как раз вышел в приемную сам. Фюрер приказал ему немедленно прояснить ситуацию с газенвагенами. Когда они вступят в строй. И он вышел звонить Гейдриху.

— С газенвагенами? — Маренн нахмурилась. — А что это?

— Понятия не имею. — Дитрих пожал плечами. — Хотя догадываюсь. Гейдрих носится с идеей поставить процесс уничтожения представителей неполноценных рас на промышленную основу. Тот же Олендорф и его коллеги, так сказать, Небе и Шталекер все время жалуются, что по результатам произведенных ими работ в Польше, например, многие военнослужащие в подразделении понесли тяжкий психический урон. Мол, переживают сильно. Надо, чтобы они не видели, как «свершается кара», цитирую. И вот кто-то из инженеров подсказал Гейдриху использовать угарный газ. Мол, затолкаешь всех в такой вагончик, впустил газ, тихо все умерли — и никаких психических затрат. — Дитрих криво усмехнулся. — Фюреру идея понравилась. Он считает, что так все это дело пойдет быстрее. И вот теперь он подгоняет Гиммлера.

— Специальные машины для умерщвления людей? — Маренн перевела взгляд на Рауха, тот опустил голову.

— Так вот, Гиммлер как раз вышел с совещания. И тут я, — продолжал Дитрих. — Гюнше спросил, может ли он переговорить. И рейхсфюрер согласился. С Гейдрихом-то лишний раз по приказу фюрера ему не хочется общаться. Чтоб не думал, рейхсфюрер у него — мальчик на побегушках. Я обрисовал ему картину с нашими последними подвигами, — он кивнул в сторону пшеничного поля. — Нажав на то, что пора бы нас переквалифицировать из непонятно какой бригады, которую суют куда ни попадя с голой задницей, в полноценную дивизию с соответствующим оснащением, а то из вермахта они очень умные. А, тут эсэсовские пожаловали, ну, вооружения у нас нет для вас, берите все трофейное. У меня оснащение в бригаде все чехословацкого производства. А наше где? В вермахте. Зачем, вам что, делать нечего? Ну, вот возьмите вон ту деревеньку. А как ее взять? Где огневая поддержка, танки? А этого ничего нет, простите. Все у нас. Мы тут главные. Вы — как хотите. Так что я сказал Генриху, надо решать этот вопрос, если мы не хотим подлизывать за армейскими их недочеты. И суетиться у них на подтанцовках. У нас должно быть полноценное штатное расписание, собственная техническая база, да и собственные боевые задачи, в конце концов. Гиммлер очень проникся. Газенвагены Гейдриха ему менее интересны, чем создание собственных панцергренадерских дивизий, например. Наш рейхсфюрер, он же метит в большие полководцы, а не в мелкие душегубы. — Дитрих подмигнул. — Чтобы поставить на место всех этих Кейтеля, фон Браухича и прочих, старую аристократию, которая очень нос задирает. Создать новую аристократию, новый класс — СС. Так что звонок мой пришелся кстати. Ну, а в конце, для усиления впечатления, я ему и про Олендорфа с его отравлениями колодцев добавил. Чудные места, говорю, красота вокруг, воздух целебный, источник с добавлением серебра — мол, все что надо для отдыха солдат и офицеров после госпиталя, для восстановления сил. А Олендорф грозит всю воду отравить, мол, у него распоряжение его начальника. Наши эскулапы, я говорю, вышли с идеей создать здесь санаторий для войск СС, это я подчеркнул, без всяких там посторонних, — Дитрих прищурился. — В смысле — для будущих дивизий. Я же знаю, как Генрих носится с этой мыслью — свои дивизии, свои госпитали, свои санатории. Вот надо бы решение, говорю, а то Олендорфа не остановишь. Очень рьяный исполнитель. Не вникает. Он говорит, рапорт надо составить. А я ему: уже готово. У Гюнше лежит. И адъютант протягивает. А дочка ваша, фрау Ким, как мне Гюнше сказал, всего за три минуты до того, как рейхсфюрер вышел с совещания, бумагу эту привезла. Вот так все вышло.