Михель Гавен - Дорогая Альма

«Неизвестные красноармейцы, которые сейчас дерутся под Смоленском, спасли и меня от ужасной миссии участвовать в черных делишках Олендорфа и его начальника», — подумала Маренн. Вслух же, однако, сказала:

— Да, я получила вызов из Берлина и вылетаю сегодня же. Самолет уже выделили, через час отправляю санитарный транспорт на аэродром.

— Ваш санитарный транспорт немного задержится, думаю, вам известно. — Ей показалось, что голос Олендорфа прозвучал даже игриво, мол, не обманывай меня. «И это тебе известно. Не ты ли все подстроил? И красноармейцы ли напали? А может быть, переодетые полицаи. Такое тоже исключить нельзя». — Его атаковали большевики в районе… — Олендорф опять помедлил, — Яснозорье. — Он снова посмотрел на карту. — Я никак не могу привыкнуть к этим украинским названиям. Простите.

— Да, мне это известно, — строго подтвердила Маренн. — Однако это не меняет мои планы. Задержимся на несколько часов. Все согласовано с Берлином.

— Но пока ваш транспорт прибудет и погрузится, а затем доберется до аэродрома, еще неизвестно, не атакуют ли его на обратном пути. — Опять — пауза. «Ах, вот оно что! Еще и на обратном пути. Тогда это явно полицаи!» — У вас образуется немного времени, которое я просил бы уделить… — Олендорф запнулся, — нашей службе.

— Это что вы имеете в виду, штандартенфюрер? — прямо спросила Маренн. — Поучаствовать в расстрелах?

— Нет, что вы. — Он усмехнулся. — Как можно? Для столь неприятной миссии у нас подготовлены соответствующие люди. Нет, ни в коем случае. А разве вы не получали приказ от вашего шефа Гебхардта прибыть в Уманский лагерь, чтобы оказать помощь большевистскому генералу Понеделину, который согласился сотрудничать с нами? — поинтересовался он. — Уже должны были получить.

— Да, получила, — коротко ответила Маренн. — Понятия не имею, где этот лагерь и с какой стати я должна лечить большевистских генералов. Терять время на каких-то трусов, когда как вы говорите, в полевом госпитале под Идрицей десятки воинов СС нуждаются в моей помощи. Я в это время должна откладывать вылет и ставить примочки сдавшимся большевикам ради пропагандистских игр доктора Геббельса. А под Идрицей кто-то умрет, не дождавшись помощи. Я не стану скрывать, штандартенфюрер, я возмущена этим приказом.

— Вы, как всегда, категоричны и резки, — заметил Олендорф. — Но у войны существует не только основной фронт, где стреляют и передвигаются боевые соединения, есть еще несколько важных фронтов. Вот наша работа, например. Или, как вы выражаетесь, пропагандистские игры. Это тоже очень важно.

— Да, я понимаю, что мне придется в этом поучаствовать, раз я получила такой приказ, — ответила Маренн. — Но вы-то каким боком, штандартенфюрер, имеете ко всему этому отношение? Или вы сотрудничаете и с аппаратом доктора Геббельса?

— Ну, не так чтобы очень тесно, — признался Олендорф. — Но время от времени приходится приглашать специалистов их профиля. Ведь наша работа не должна оставаться тайной. Не для того она делается. Она должна иметь широкий резонанс, чтобы население оккупированных территорий знало и боялось.

— Что ж, мне ясно, — подтвердила Маренн. — Значит, вы тоже будете присутствовать при том, как я буду лечить этого большевистского генерала под объективами пропагандистов? Не ваша ли разработка, штандартенфюрер? — спросила она резко. — И чем страдает генерал, не можете ли мне сообщить? Чтобы я взяла с собой все необходимое. Или ему еще надо поставить диагноз?

— Разработка не только моя, — ответил Олендорф уклончиво. — Хотя я имел честь принять участие. «Честь-то сомнительная. Но твоим понятиям о ней соответствует». — Что же касается медицинской помощи, мы полагаем, обычной перевязки будет достаточно.

— Обычной перевязки? — возмутилась Маренн. — И для этого нужно срывать меня?! Эту функцию не может выполнить лагерный доктор?

— В лагере нет доктора, — усмехнулся Олендорф. — Зачем им доктор, этим нелюдям? Они сами перевязывают себя исподним и пьют то, чем сходили в туалет, извиняюсь за подробность.

— Что-что? — переспросила Маренн. — Людям не дают воды? Я так понимаю, и не кормят тоже? Значит, так, Олендорф. — Отбросив всяческую субординацию, она пристукнула ладонью по столу. — Если вы не дадите пленным воды, хотя бы нормальной питьевой воды, и хотя бы хлеба, ваша пропагандистская операция не состоится, так и знайте! Я не приеду!

— Вы не можете не выполнить приказ! — Голос Олендорфа внезапно сорвался на визг. — Вы получили приказ вашего управления и вы обязаны приехать! И не ваше дело, чем их кормят или поят! Этим занимается Четвертое управление! Не суйте нос куда не надо, фрау Сэтерлэнд, делайте, что сказано! С этими большевистскими негодяями разберутся без вас! Чем больше их подохнет, тем меньше нам кормить! Для чего они нужны? На этой территории будет создан рейхскомиссариат Украина, и земли получат самые достойные люди Германии, а эти восточные рабы должны знать свое место. Так много людей нам не нужно, поэтому пусть лучше они умирают сами по себе, чем тратить на них газ и патроны.

— Я так слышала, что Киев еще не взят, — ответила Маренн ледяным тоном. — И неизвестно, будет ли взят в ближайшее время. Так что вести речь о рейхскомиссариате явно преждевременно, так как у него пока отсутствует столица. Что же касается приказа, вы разве не знаете, штандартенфюрер, что лично для меня распоряжения Гебхардта не являются обязательными? Я числюсь сотрудницей Шестого управления СД со специальными полномочиями. Не знаю, что вы уж рассказали Гебхардту, что он подписал этот документ, но он всегда был тугодумом и ссориться с вами побоялся. Однако потрудитесь получить на эту тему приказ бригадефюрера СС Шелленберга, моего единственного начальника. А вот это у вас не получится. Еще раз повторяю, если пленных не накормят и не дадут им питьевой воды, я не приеду, несмотря на все приказы. Я направлюсь вместе с транспортом прямо на аэродром. А уж вы докладывайте как хотите в Берлине, почему у вас в очередной раз все сорвалось. Вам ясно, что я сказала? — спросила она резко. — Исполняйте. И будьте любезны, найдите способ меня убедить, что вы действительно это сделали.

Она повесила трубку.

— Ты слышал? — спросила Рауха, закурив сигарету. — Как тебе Олендорф?

— Я бы сказал, ничего необычного, — ответил тот. — Что ты от него ждала? — Он пожал плечами. — Он действует по инструкции. И думает по инструкции, как прописали.

— Правильно ли я понял, что пленным в лагере не дают воды? Их пытают жаждой? — ужаснулся Пирогов. — Это же чудовищно!

— Да, вы правильно поняли, Иван, — сказала Маренн и, встав, подошла к окну. — Именно так там все и обстоит. Они пьют мочу, голодают, их держат под палящим солнцем, медицинской помощи не оказывается. А зачем? Вы же слышали: чем больше умрет, тем нам легче — немецкая экономия.