Валерий Жмак - Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

Снова жизнь Михаила потекла по накатанной когда-то колее: весь день он слушал преподавателей различных предметов, задавал вопросы, записывал лекции, отчитывался по пройденному материалу, выполнял практические работы и сдавал экзамены. А вечером спешил на свидание с любимой девушкой.

Все было неплохо, за исключением одного: его друзья-однополчане били в небе фрицев, а он изучал «У-2» и готовился продолжить войну на этом тихоходном аппарате.

Так продолжалось целых три месяца. В последних числах ноября Девятаев должен был окончить курсы переподготовки и отбыть к новому месту службы.

Примерно за неделю до окончания курсов Михаил в очередной раз прогуливался с Фаей по центру Казани. Осень выдалась теплой и сухой, лишь по ночам становилось прохладно, а с Волги дул пронизывающий ветерок.

В этот день молодой человек почему-то был молчалив и задумчив, словно готовился к важному событию в своей жизни. Когда настала пора прощаться, он хитро прищурился:

– Фаечка, а в твоем институте сотрудники пользуются спиртом?

– Странный вопрос, – пожала она плечиками. – Как в Институте микробиологии можно обойтись без спирта?

– Значит, ты можешь им разжиться?

– Ну, смотря в каком количестве. А зачем тебе?

– Да у друга намечается свадьба, а со спиртным сейчас – сама знаешь…

– Хорошо, постараюсь немного раздобыть. Когда он вам нужен?

– Завтра и пригодится.

– Ладно. Будет вам спирт…

На следующий день около семи часов вечера она, как всегда, возвращалась с работы домой. В сумочке лежал небольшой медицинский пузырек со спиртом. Пройдя через арку во двор, Фая вдруг увидела на крыльце плачущую маму. От удивления она даже сбавила шаг…

И вдруг все поняла.

Перед крыльцом стояли два молодых парня с большим букетом цветов. Фая узнала ребят – это были товарищи Михаила.

– Так это сваты! – рассмеялась она и поспешила к дому.

Конечно же, Фая дала согласие стать женой Михаила. 29 ноября 1942 года молодые отправились в ЗАГС и зарегистрировали свои отношения. Сразу после росписи они зашли в небольшое фотоателье, располагавшееся в соседнем здании.

Пожилой мастер, любуясь красивой парой, порхал вокруг, помогал, подсказывал. Наконец сделал несколько снимков.

Увы, но полноценного медового месяца у Михаила и Фаи не получилось. Через неделю лейтенант окончил курсы и вместе с остальными летчиками подал рапорт об отправке на фронт. Никаких отпусков в военное время не полагалось, и его распределили в воинскую авиационную часть подо Ржевом, куда он обязан был прибыть через сутки.

Молодые, только что ставшие мужем и женой, прощались на перроне железнодорожного вокзала.

Эшелон из теплушек, из госпитальных и пассажирских вагонов, а также из двух низких платформ с мешками и ящиками уже подали; вагон Михаила стоял прямо напротив будки с надписью «Кипяток». Почтенная женщина в белом фартуке поварским мерным черпаком раздавала кипяток пассажирам из длинной очереди. По другую сторону перрона, лязгая буферами и протяжно шипя тормозами, елозил легкий маневровый паровоз. Повсюду был народ: военные, гражданские, путейцы, патруль… Кто-то уезжал, кто-то провожал. Кого-то встречали. И никакой суеты, криков, истерики.

Фая тихо плакала. Михаил обнимал ее, успокаивал и обещал регулярно писать письма. Она не могла говорить, только кивала.

В левом нагрудном кармане его гимнастерки по соседству с документами лежала их общая фотография.

Западная акватория

Балтийского моря

8 февраля 1945 года

Скоростной «Хейнкель» летел довольно быстро. Установив моторам номинальный режим и поглядывая на приборы, Михаил удивился: самолет выдавал почти четыреста километров в час. Для бомбардировщика это было очень прилично, ведь «И-16» – первый истребитель Девятаева – летал ненамного быстрее.

В начале войны он от кого-то слышал, будто облегченную версию этого самолета немцы используют в качестве тяжелого истребителя. Ну а что? Если демонтировать все лишнее, включая бомбовое оборудование, уменьшить экипаж, а вооружение, наоборот, усилить, «Хейнкель», возможно, даст фору некоторым истребителям. И по скорости, и скороподъемности.

На номинальном режиме работы моторов Михаил пилотировал бомбардировщик около пятнадцати минут, тем не менее вокруг по-прежнему бурлило море – ни островка, ни клочка суши. Порой летчику представлялось, будто они уже не над Балтикой, а над Северным морем. «Эта чертовщина, эти навязчивые мысли – из-за плохой видимости, – успокаивал он себя. – При нормальной погоде я обязательно увидел бы шведский берег…»

Наверное, так бы оно и было. Но в случае улучшения погоды возрастала опасность того, что угнанный бомбардировщик заметил бы и кто-нибудь из немецких летчиков звена Гюнтера Хобома. И тогда беглецам пришлось бы туго.

Пока все складывалось нормально: укрощенный «Хейнкель» устойчиво шел на высоте ста пятидесяти – двухсот метров, изредка цепляя килями косматые облака; немецких истребителей ни Михаил, ни его друзья не наблюдали.

Практика слепых полетов по приборам у старшего лейтенанта Девятаева была небольшой, да и тяжелым бомбардировщиком до этого дня управлять ему не приходилось. Поэтому надолго в облака он соваться остерегался, намеренно придерживаясь их нижней кромки.

Прикинув время, он прошептал:

– Пора.

И повернув штурвал, ввел самолет в правый вираж.

Девятаев понимал: после объявления тревоги охрана концлагеря оперативно проведет проверку и быстро определит имена беглецов. А когда командованию аэродрома станет ясно, что «Густав» угнан советскими заключенными, в воздух моментально поднимется стая истребителей, которые ринутся в погоню в восточном и юго-восточном направлении. Куда же еще лететь бывшим советским воякам? Не в Скандинавию же! И уж тем более не к британцам.

Исходя из этих умозаключений, Девятаев не стал сразу поворачивать в сторону своей страны. Оценив запас горючего в баках (а его было более чем достаточно), он решил сначала пролететь несколько десятков километров в сторону Швеции – на север и северо-восток. Ведь над морем, да еще в плохую погоду, обнаружить одиночный самолет намного сложнее.

И вот теперь, по его мнению, настала пора доворачивать на юго-восток – туда, где находилась их советская Родина.

– Мужики! – крикнул он, выровняв самолет.

Из коридорчика показалась голова Кривоногова.

– Да, Миш!

– Обыщите отсеки. Нужна полетная карта!

– Понял! Сделаем!..

За несколько лет войны Девятаеву довелось полетать над приличной территорией европейской части Советского Союза. Он хорошо знал Белоруссию, Московскую, Тульскую, Тверскую, Воронежскую области, а также Украину и западную Кубань. А вот Восточная Померания и Пруссия, через которые ему предстояло лететь до линии фронта, оставались белыми пятнами. В этих краях он не бывал ни разу и не знал, как выглядит береговая полоса, над которой скоро предстояло лететь.