Валерий Жмак - Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

Пока летчик рассматривал проплывавшие внизу пейзажи, навстречу пролетел истребитель. Он пронесся с такой большой скоростью, что Девятаев даже не успел зацепить его взглядом.

– Чей это был самолет? – обратился он к сидевшим рядом товарищам.

Кривоногов пожал плечами, а Соколов неуверенно предположил:

– По-моему, немец…

Девятаев повертел головой в поисках фашиста.

А тот, пролетев навстречу, уже разворачивался для захода в хвост «Хейнкелю».

Подобный маневр Девятаеву был хорошо знаком – он и сам много раз использовал его перед атакой вражеских бомбардировщиков. Как ни старались авиационные конструкторы защитить задний сектор тяжелых машин, он все равно оставался самым уязвимым местом.

Взволнованный Кривоногов исчез в темном проеме бомбового отсека. Вернувшись через минуту, доложил:

– «Фокке-Вульф»! Сидит, сволочь, у нас на хвосте.

«Странно, – подумал Михаил. – Немец не летел рядом, не заглядывал в кабину, не любопытничал. Значит, информирован. И наверняка получил приказ уничтожить „Густава“. Тогда почему же не стреляет?»

На всякий случай он резко крутанул штурвал вправо. И тут же заметил, как несколько огненных точек друг за другом пронеслись слева от «Хейнкеля».

«Пушечные снаряды! Или пули крупнокалиберного пулемета!» – догадался Девятаев.

«Хейнкель» был слабо защищен от атак истребителей. Бронеспинка кресла пилота, пара вертикальных бронеплит в фюзеляже, пол стрелка и штурмана из броневой стали. Плюс минимальная защита водо- и маслорадиаторов. Двигатели выходили из строя и загорались, как правило, от первого же попадания. Погибали от пуль и члены экипажа.

Продолжая крутить штурвалом, Михаил бросал самолет то в одну, то в другую сторону.

– Хрен тебе, фашистская сволочь! – приговаривал он. – Так просто нас не возьмешь! Мы с тобой еще потягаемся!

СССР

1942–1944 годы

Первое время Девятаеву было очень непривычно летать на стареньком тихоходном «У-2». На подобном самолете он делал в небе свои первые шаги, а теперь приходилось выполнять на нем довольно серьезную работу. Одно утешало: он все-таки добился своего и вернулся к летной практике!

Самыми скучными, с точки зрения Михаила являлись переброски срочных донесений. Происходило это так: на небольшой грунтовый аэродром, где располагалась эскадрилья «У-2», приезжал юркий «виллис» с офицером оперативного отдела штаба армии. Офицер вручал летчику запечатанный конверт, называл координаты адресата и крайний срок доставки. А дальше вся ответственность ложилась на плечи авиатора. Он сам выбирал время вылета, маршрут, высоту полета, площадку для посадки. И так каждый раз.

Относительное разнообразие пришло лишь осенью 1943 года, когда советское командование начало использовать тихоходные «У-2» для ночных бомбардировок фашистской передовой линии. Ночные налеты здорово изматывали врага, и на душе молодого летчика полегчало: отныне он тоже принимал непосредственное участие в разгроме оккупантов.

Вскоре к бомбардировкам добавились и другие боевые задачи, полные риска и опасности. Поднакопившему опыт Девятаеву поручали вывозить с передовой раненых бойцов, доставлять в партизанские соединения оружие, боеприпасы, медикаменты, продовольствие.

Выполняя санитарные рейсы, Михаил в общей сложности перевез восемьсот литров крови, восемьдесят медицинских групп для выполнения хирургических операций, вывез с передовой и из районов действия партизанских отрядов огромное количество раненых. За этими сухими цифрами – тысячи спасенных человеческих жизней.

Девятаев прекрасно справлялся с этой нелегкой работой и в конце 1943 года был заслуженно представлен ко второму ордену Красного Знамени.

По счастливому совпадению наибольшее количество самолетов «У-2» производилось в военное время на Казанском авиационном заводе № 387.

В 1944 году после смерти авиационного конструктора Николая Поликарпова знаменитый самолет переименовали в его честь, с этого времени машина стала называться «По-2». А пока в тылу и на фронте его называли по-старому – «У-2».

В прифронтовой зоне этот безотказный работяга был очень востребован. Разумеется, случались и потери, поэтому Михаилу Девятаеву приходилось ездить на Казанский завод по несколько раз в год для приемки новых партий самолетов. Впрочем, он не роптал и от поездок в родной город не отказывался, ведь в Казани проживала любимая супруга. Каждая встреча с ней становилась великим праздником.

Однажды, поздней осенью 1943 года, Девятаева вызвали в штаб дивизии и приказали срочно вывезти с передовой раненого советского генерала. Погода в ноябре стояла отвратительная; два санитарных самолета вернулись ни с чем, третий разбился при посадке на размокшем от дождей поле. Рана была серьезной, жизнь генерала висела на волоске. Спасти его могли лишь в столице, но санитарный поезд довезти его просто бы не успел.

Пока снаряжали в полет Девятаева, генерала все-таки загрузили в вагон поезда и отправили в тыл. Вероятно, от безнадеги. Михаил вылетел и, прижавшись к железной дороге, помчался навстречу…

Погода была настолько ужасной, что – вернись он обратно – никто бы не посмел упрекнуть его за это. Но Михаил знал: счет идет на минуты. Опоздает он или не найдет поезд, и генералу не выжить.

Нашел. И решил остановить. Сделал несколько заходов в лоб паровозу, махал крыльями, приказывал остановиться знаками. Однако бригада машинистов задумку пилота не поняла, приняв его выкрутасы за лихачества и воздушное хулиганство.

Тогда он подобрал подходящее место, приземлился рядом с насыпью «железки», покинул кабину самолета и встал на рельсах с поднятыми руками.

Поезд остановился. Генерала вынесли из вагона и погрузили на единственное пассажирское место в «У-2».

Ближе к вечеру Михаил произвел посадку на подмосковном аэродроме. К самолету тотчас подъехала машина с красным крестом.

– Спасибо тебе, лейтенант, – еле слышно прошептал генерал, прощаясь с пилотом. Протянув свой пистолет, добавил: – Возьми на память. А я, сколько буду жить – буду тебя помнить…

Разного натерпелся в воздухе Девятаев, летая на простеньком «У-2». Служба эта была и нужной, и порой очень опасной. Однако в душе он по-прежнему оставался летчиком-истребителем. И по-прежнему страстно желал вернуться к своим товарищам, громившим неприятеля на больших высотах и огромных скоростях.

Михаил часто напоминал о себе врачам и командованию, забрасывая их рапортами с просьбами направить его в истребительную авиацию. В рапортах он уверял, что здоровье полностью восстановилось, а сам он готов выполнить любой приказ Родины. Но Родина требовала от него другого, и врачи рапорта заворачивали.