Ольга Пустошинская - Виктория

Недовольные уплотнением хозяева ругали правительство, правда, сдержанно. Нервозности добавляли тревожные вести Юрия Левитана. И каждое утро по радио звучала песня:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой тёмною,

С проклятою ордой.

Приближалось 7 ноября. К этому дню в Куйбышеве в условиях строгой секретности готовился военный парад к годовщине Революции, который должен был показать союзникам и противникам СССР военную мощь страны. Вике очень хотелось побывать на этом параде, посмотреть своими глазами на историческое событие, но увы: она работала в утреннюю смену, принимала раненых с санитарного поезда.

Зато воздушную часть парада могли видеть все желающие. Бомбардировщики, истребители и штурмовики прошли над площадью Куйбышева на разной высоте. Вика была в восторге, хотя из-за плохой погоды не лётчики не выполняли сложные пилотажные фигуры. Бесконечные эшелоны самолётов, их просто невозможно сосчитать. Кто сказал, что в СССР нет самолётов? Вот вам!

– А вы видели, Виктория Александровна, как низко самолёты пролетели? Я так испугалась! Думала, крышу снесут, – восторгалась Маша, грызя сушку.

– Маша, почему ты опять ешь в помещении? Я сто раз говорила, что этого делать нельзя – кругом инфекция! – напустилась на медсестру Вика. – Только отправили раненого с гепатитом! Руки, руки обрабатывать! И кушетку тоже!

– Ой, простите, я забыла… Есть очень хочется. – Маша спрятала сушку в карман.

«Набрали девочек после трёхмесячных курсов, – ворчливо подумала Вика, – какие это медики? Так… одно название».

– В магазинах на мясные карточки суфле дают, – снова начала медсестра, – вы бидончик взяли, Виктория Александровна?

– Что за суфле?

Воображение тотчас нарисовало торт «Птичье молоко», нежный и воздушный, покрытый шоколадной глазурью. Но ведь это что-то другое.

– А вы не знаете? Это такой сладкий напиток из сои. Вкусный!

Что ж, суфле так суфле. Мясные талоны редко удавалось отоварить, а если удавалось, то почти всегда это была конина. И со всеми карточками такая история: продуктов мало, положенную норму они с Валей ещё ни разу не получили.

Суфле! Теперь Вика вспомнила, откуда она слышала про это – из блокадных дневников. Суррогат из сои, крахмала и сахарина, который упоминался в блокадных книгах и дневниках, наряду с дурандой, шротом и хряпой.

Невольно подумалось о Ленинграде. Там уже начался голод, нормы хлеба сокращали трижды. Она, как никто другой, знала, что ждёт ленинградцев, и не могла сдержать слёз. Трагедия целой страны, целого народа!

Отстояв очередь за суфле и хлебом, Вика вернулась домой. Из кухни, заглушая шипение примусов, доносились женские голоса с нотками истерики – переругивались две соседки.

– Утром три картофелины на столе оставила, прихожу – нету! – возмущалась Клавдия Семёновна, соседка из крайней комнаты.

– Клавдия Семёновна, таки на что вы намекаете? Столько народу в квартире, а вы у меня интересуетесь за свою картошку, – вразумляла Зинаида Кузьминична.

– Таки интересуюсь, – задыхалась от ехидства Клавдия, – никто не заходил на кухню, кроме вас!

Вика подавила смешок, повесила куртку на вешалку и зашла в комнату.

Серёжа за маленьким столом разложил чернильницу и тетрадь и старательно выводил пером буквы. Увидел Викторию и с удовольствием отложил ручку.

– А я уроки делаю! К вам из милиции приходили… Ужинать будем? А я то выйти боюсь: там тётя Клава и тётя Зина ругаются.

– Стоп-стоп. Кто приходил из милиции?

– Тётя какая-то. Она повестку оставила.

У Вики упало сердце. Вот оно, началось…

Пробежала глазами повестку:

– А ещё что-нибудь тётя говорила?

– Нет.

Вернётся ли Виктория завтра из милиции или навсегда сгинет в застенках НКВД? Хотя тогда не повесткой бы вызвали. Но всё-таки надо поговорить с Валентиной.

Вика разогрела чечевичный суп на примусе, нарезала хлеб маленькими кусочками, разлила по чашкам суфле. Принюхалась, попробовала. Суфле напоминало йогурт или молочный кисель – не так уж и плохо.

Пришла с работы Валя. Пока она ела суп и пила чай, грея о чашку озябшие руки, Вика всё поглядывала на её спину с тёмной толстой косой, не решаясь начать разговор. Потом достала из рюкзака подписанный конверт, повертела в руках:

– Валя, у меня к тебе просьба… необычная просьба.

– Какая? – У Валентины раскраснелось лицо от тепла и горячего чая, глаза заблестели.

– Надо будет отправить письмо.

– Всего-то? Давай письмо.

– Его надо отправить в две тысячи семнадцатом году, в начале мая. Я здесь подписала для памяти. И конверт надо будет другой, этот уже не подойдёт.

Валя ничего не ответила, её красивое лицо напряглось.

– Тебе это покажется странным, но так надо. Именно в начале мая, именно в две тысячи семнадцатом.

– Через семьдесят шесть лет? – Валентина закусила губу.

– Ты можешь не дожить до этой даты, я понимаю, – торопилась Вика, – Серёжка, возможно, доживёт. Но если нет, то доживут его дети – твои внуки.

– Бедная моя Виктория, это всё контузия. Тебе надо в больницу…

– Да не контузия! – Виктория в волнении заходила по комнате. – Я могу не вернуться завтра из милиции, а это письмо очень важно. Есть один человек, который ждёт его.

– Через семьдесят шесть лет? Сядь, успокойся, – уговаривала Валентина. – Почему ты не вернёшься из милиции? Тебя просто пригласили за паспортом.

– Может, за паспортом, но я не уверена.

Серёжа молча наблюдал за ними, потом подошёл и взял конверт из Викиных рук.

– Чего вы спорите? Я отправлю письмо. Честное слово, обещаю. Я буду жить долго, до ста лет. У нас, у Орловых, все долго живут.

– Спасибо, Серёженька, ты меня очень выручишь, – с чувством сказала Вика.

Валя хотела что-то возразить, но мальчик перебил:

– Мама, как ты не поймёшь: тётя Вика хочет отправить письмо потомкам. Я сохраню и отправлю – я обещал.

***

Валентина заснула мгновенно, как засыпает очень усталый человек. Серёжка тихонько посапывал на раскладушке. Вика встала, прошла в темноте на цыпочках по холодному полу к своему рюкзаку. Расстегнула потайной карман, где лежали спрятанные вещи, нащупала гладкий холодный корпус телефона.

Она опустила светомаскировочную штору, чтобы свет от экрана не был виден с улицы, и вернулась на диван. Смартфон засиял ярким прямоугольником, мелькнуло приветствие. Так странно было видеть в этой крошечной комнате с примусом и керосиновой лампой (электричество часто отключали, а если оно было, то лампочка едва светила) это чудо техники – смартфон.

Тыкая пальчиком в экран, Вика открыла фотографии. Их было много: с родителями в Самаре, с однокурсниками, с коллегами врачами, с подругой Наташей… Фотки на Арбате, на Красной площади, в Сочи, где она отдыхала.