Игорь Чудовский - Донбасский Разлом

Присев на пень под раскидистой липой, потягивая кофе из стаканчика, я вбирала, впитывала в себя каждое мгновение внезапно перепланированного самой жизнью дня. Все вокруг меня приобретало какой-то сакральный смысл, а любая мелочь имела значение.

Моя липа, в густой тени которой я отдыхала, оказалась – двумя. Деревья прочно срослись стволами, у основания слившись в одно мощное сильное дерево с общими корнями и двойной кроной. Почему-то подумалось про нас. Выходцы из одной земли с общими корнями и бедами. Сплестись бы корнями, срастись стволами и держаться…

Над водой пролетела чайка. Она шла против ветра, трудно и помалу продвигаясь вперед. Что придавало ей сил? Оставленное гнездо? Голодные птенцы? Крупный косяк рыбы? Можно ведь расправить крылья в попутном потоке и парить – не напрягаясь. Временами птица садилась на опоры моста – передохнуть. Потом снова взмывала, сопротивляясь.

Совсем как мы – машем крыльями и гребем всем ветрам и течениям назло. Садимся передохнуть, но потом снова взмываем в воздух, пробуя набрать высоту… Наши гнезда покинуты и разрушены, а нашим птенцам нужна рыба… Чайка постепенно исчезла из поля зрения – то ли ветер ослаб, то ли она поднажала.

По реке весело бежал прогулочный катер. Когда-то и мы катались на таком, будучи в Киеве проездом. Тогда я жадно ловила возникающие перед глазами виды, старалась сделать побольше кадров. Сейчас поймала себя на мысли, что спокойно отношусь к достопримечательностям. Не потому, что мне все равно, а потому что внутри живет уверенность – увижу, успею. Я больше не гость в этом городе. Желанный или незваный. Не транзитный пассажир. Не турист, жадный и падкий на красивые виды. Теперь я – их полноправный владелец. И обладаю этой красотой наравне с киевлянами. Я – часть этого города. Я – его житель.

На противоположном берегу, прямо напротив того места, где я сидела, на бетонном ограждении крупными буквами надпись – «без меж». Тоже про нас. Это раньше мы были ограничены своими стенами. А сейчас – «наше счастье жить такой судьб-о-о-ю» – и можно в кругосветку по донецким…

Сегодня я не строю далеких планов. По крайней мере, Труханов остров, в моих планах вообще не значился. А вот поди ж ты – больше часа просидела на берегу Днепра, наблюдая за людьми и птицами и удивляясь, как иногда похожи их жизни. А могла бы, как всегда, остаться в машине. В небе торжественно плыли облака. В голове я торжественно посвятила себя в киевляне. В душе крепла и возрастала уверенность, что главное в жизни – сама жизнь. И личное дело каждого – как ее жить. Бежать, ничего не замечая вокруг, или остановиться и выбрать верное направление.

На земле, в небе, на водной глади реки и в душе разлились сотни радужных оттенков. Все цвета, кроме серого…

Раньше я была твердо убеждена, что живу в одном из лучших мест на земле. Если стать лицом к восходящему солнцу, то, как в сказке – налево будет лес, направо – море. Все – в двух часах езды. И все два часа вдоль ленты дороги до горизонта – бескрайние просторы. Степь и поля.

Нет цунами, смерчей, извержений, землетрясений. Все времена года – в наличии. Лето утопает в зелени, весна – в цветах. Осенью – золото. Зимой – белым-бело. Однажды, поддавшись на уговоры дочери, я, пересилив страх, посмотрела в иллюминатор, когда самолет снижался над Донецком.

Внизу причудливой мозаикой лежали светлые прямоугольники пшеничных полей, ярко-желтые подсолнечные, черные – озимые. Разделенные темными лентами дорог, зеленью лугов и ровными рядами тополей, с высоты они выглядели, как дорогие, ручной работы, ковры.

Воздух в Донецке был ужасным. Зато атмосфера – живой и непринужденной. Сейчас, говорят, все наоборот. Но три года назад мне было уютно и тепло в своем городе, я укутывалась в него, как в мягкий плед, бродила по его улицам, дышала. Вдох – Донецк. Выдох – Донецк.

Однажды он исчез из моей жизни. А мне остались только воспоминания. И когда я начинаю отчаянно мерзнуть, то вспоминаю свой город прежним – красивым и живым и… согреваюсь. Чаще всего я мерзну летом. Наверное потому, что из отпуска надо возвращаться – не домой.

Уже четвертую осень я встречаю с другим городом. В эту, четвертую по счету осень, я уже не думаю о том, что все, что происходит сейчас – временно. На время – район и город, на время – очередная квартира и школа. Вышло, как в поговорке – временное на удивление постоянно.

Первого сентября на школьной линейке объявили минуту молчания. Два сентября назад я искренне верила, что эта минута не безмерна. И подумать не могла, что с каждым годом она станет вмещать все новые и новые скорби. Четвертый год подряд это молчание тяжелеет…

О чем молчат люди в такую минуту? О безвременно ушедших и безвозвратно утраченном. О том, что в длинном нескончаемом списке потерь так и не поставлена жирная точка. И слезы, выступившие у некоторых на глазах, были честнее любых, самых проникновенных, слов.

Мое молчание было – о бессмысленных смертях и разграбленном израненном городе. О мире, так давно утраченном в нашей стране и наших душах. О радости, что давно и бесследно исчезла среди степей, блок-постов и прозрачных коробочек волонтеров с надписью «на нужды армии». После слов «почтим память» – тишина. И если ничего не изменится, через пару лет минута молчания в память о погибших станет просто банальной традицией – люди привыкнут к смерти. Мы уже смирились с мыслью, что были, есть и еще будут погибшие. И «благословили» войну.

Раньше, когда случалась трагедия – теракт, стихийное бедствие, катастрофа, где гибли люди – объявлялся траур. В минуту молчания примеряли и принимали боль потери на себя, сочувствуя горю родных и близких, сопереживали и задумывались – о ценности человеческой жизни.

На школьной линейке многие молчали. Но были и такие, кому помолчать было некогда. Они жили своей жизнью прямо посреди скорбного молчания. Неспеша проходили мимо, беседовали, делали фото. Люди привыкли к смерти, войне, чужой беде. И научились с этим спокойно жить.

Мой дедушка говорил: «Лишь бы не было войны». Сейчас многие говорят – пусть будет. Самое взаимное и самое сильное чувство сегодня – ненависть. Самое невостребованное – любовь. Самое забытое – милосердие. За четыре года войны, лучше всего мы научились ненавидеть.

Весной мы отправились в Литву на машине, выбрав по навигатору самый короткий путь до границы. А спустя пару часов езды с мистическим ужасом смотрели на стоящие вдоль пустынной дороги заброшенные, полуразрушенные, поросшие лесом дома. Мы проезжали зону отчуждения.