Игорь Чудовский - Донбасский Разлом

– Мы уже надеялись на то, что за месяц удастся локализовать кризис, между тем, пока он только разрастается. Зимы поздние и мягкие, и твари явно рвутся в Крым на зимовку, – парировал Влад.

Вадим разлил коньяк по бокалам и сказал:

– А я на самом деле рад, что так все получается. Динозавры – недостающий элемент экосистемы Донбасса. Помните, на юге Луганской области курды гоняли большие отары овец, которые превращали ландшафт в лунную пустыню, ни одно правительство не могло решить эту проблему. Динозавры сожрали эти вредительские стада за неделю.

– Да, вместе с местными жителями, – огрызнулся Влад.

Вадим улыбнулся:

– Ты сам говорил, что часть местных прекрасно уживается с динозаврами, я читал, что в глухих селах трицератопсов используют для распахивания полей. Нет, это все не случайно и не зря. Мы жили под собою не чуя страны. Динозавры вернули нам чувство истории.

– Вадику больше не наливать, – крикнул Саша, – Он сейчас договорится до того, что распространение этой заразы по стране – благо.

– Да, Саша, это так, мы закисли в постсовковом болоте, нужна была хорошая встряска, чтобы все проснулись. Это вызов, все наши метания между постмодерном и высоким модерном, наткнулись на прорыв из невообразимой доисторической эпохи.

– Это все пустые умствования, они нас сожрут, просто сожрут, без всякой философии, – мрачно отозвался Влад. – Разум против мощных инстинктов, и разум пока проигрывает, мы даже не можем понять из-за чего все началось.

– А я все-таки с оптимизмом смотрю в будущее украинского народа, – парировал Вадим. – Посмотрите на добровольческий легион «Святой Георгий», это сплав разума и инстинктов, в наших людях проснулся не менее архаичный образ Змееборца! Я смотрел в ютубе, как они жгут из огнеметов гнездовье птеранодонов в шахте лифта многоэтажки. Это эпос, библейский сюжет!

– Почему, почему рептилоиды начали именно с Украины! – манерно заламывая руки воскликнул Саша.

Все засмеялись. Меж тем официант обновил графинчик с коньяком. Вадим деловито разлил его по бокалам. Влад поднял свою порцию и вздохнул:

– Ладно, шутки в сторону. Я хочу сказать тост.

Друзья сделали сосредоточенные лица.

– Так вот, – начал Влад. – Когда-то я…

– Смотрите! – неожиданно заорал Саша, тыкая пальцем в окно.

По Хрещатику бежал велосираптор. Заходящее солнце отсвечивало на его роскошной чешуе. Он был напуган и агрессивен, великолепная мускулатура природного убийцы была напряжена, зубастая пасть разинута. Динозавр запрыгнул на припаркованную машину. Он задрал голову, его болотного цвета глаза уткнулись в окно, из-за которого на ящера смотрела компания экспертов. Раптор сглотнул слюну.

Родилась в Донецке. Поступила в университет на специальность «журналистика». Хотела и пробовала работать в качестве журналистки, но потом разочаровалась. Обучилась на швею и работала в цеху. С началом войны покинула Донецк, жила в разных городах Украины. На данный момент проживает в Киеве, занимается волонтёрством. Сфера интересов: философия, политика, литература, проблемы экологии.

“Для меня Донецк был урбанистическим родителем. После поездок туда в 2015 и 2016 годах – это образ дома и детства, которых больше не будет никогда. Стихи для меня – шрамирование опыта, который невозможно уместить в сознании.”

(Автор попросила не редактировать строчные буквы и перенос строк – Примечание редактора)

разминируй будни. пожалуйста. очень тошно. хоть кури загнившие книги романтиков и Рабле. если сойти с планеты мне ещё можно, то пакую ничто, ликвидируя свои письма зиме,

чтобы выпростаться из белотканной сети потребления, бессовестных краж и зла. у меня – пара космических кратеров на примете и огромная всеобъемлюще-угольная дыра.

раствори беспокойство моё в серебристой ртути, заглуши мои вопли хохотом инквизиторов и врагов. я не сломалась. я прыгаю на батуте, зная: никогда не сброшу заземления-дна оков.

скОрби! скОрби! её, бесценной! молчаливой, чинной и холостой, чтобы лица стали глядеть смиренно и стыдливо мечтали бы про покой.

разыщи все эти протянутые двустволки, что торчат как приветственная рука – пусть в них будут пули благого толка, пусть безмятежность вводит свои войска.

я беру на себя отвлечение – для манёвра, покажу им, как тело горит на побледневшем снегу. разминируй мир. безжалостно и бескровно, а иначе я до утра умру

21 декабря 2015-го

после пяти сотен стежков вдоль кромки прорехи в мироздании видятся меньшим злом. у корабля после крушения – хоть обломки, мне пришлось довольствоваться одним дном.

после тысячи стежков – прячется пустота, помещается в выточку или в пару. у покойниц – та же линия рта, у меня – всё лицо отпало.

я беру на себя отвлечение – для манёвра, покажу им, как тело горит на побледневшем снегу. разминируй мир. безжалостно и бескровно, а иначе я до утра умру

после финальной примерки вскользь швы забываются по ненужности. если бы однажды всё-таки удалось, я бы сожгла себя по окружности.

люди смеются. шутки шутятся. время пятится спиной назад. – а что будет завтра? а завтра – получится? – спрашивает убитый вчера солдат.

паутина шифров – манипуляции, политика крадёт даже тени или следы. человечность больше не навигация на карте каждодневной слепой войны. сделай громче и дай мне рацию: "мама, мы все тяжело больны". честное самоубийство, записано – «провокация», "бесправно и слабо", – доказано через суды.

люди смеются. сизифом трудятся. время точит лезвие, греет клеймо. всё насилие-"счастье" завтра окупится, потому что всем уютно и всё равно.

Харьковский вокзал, 2014

кончилась плёнка. звук как притирка асфальта к шинам. номер бессонницы – настольная книга. от критической оптики быстро приходишь к панической атаке и не можешь объяснить санитаркам, что такое эйджизм и почему тебе в 8, 14, 19, 22, 25,… все так же хочется, умереть или

чтобы горизонт – из гуаши, деревья – из чернил, упаковка – только бумажная. и чтобы люди – из понимания

кончилась плёнка и из музыки не выжмешь той художественной боли, что заглушила бы ощущение ничтожности неуместности, будто я целлофановый пакет на ветке возле пышной похоронной процессии убийцы (потому что военный) с флагами и слюдяными слезами

кончилась плёнка и всё, что было уютным поездом, везущим на конечную всей планеты, стало пустой холодной вонючей камерой в районном СИЗО.

2018

красный на светофоре. хотя нет смысла в цветах на могиле. это всё улика свидетельство жизни в гробах мы не в том, в чем нас проводили, а – как никогда – в себе квинтэссенция оболочки как человечек на светофоре, отдающий всё своей механической роли или как слово, летящее мимо строчки и остающееся в огне самосожжения. всё равно запишут – в один из двух лагерей. они плохо ищут и видят пропаганду, а не людей. красный на светофоре беги быстрей.