Ванане - Дым в горах

– Ты знаешь, – застенчиво ответила Ануш, качаясь на месте и скрепив руки вместе за спиной.

Давид садится на кровать, и девочка забирается ему на колени, а Маринэ пританцовывает с еще немного сонным ребенком. Из ее сердца выливается мелодия граната, которую слышишь лишь около вод реки Аракс. Девушка крутится на месте, крепко держа голову мальчика.

Тот улыбается и смеется в такт песне, слыша в ней свою Родину, свою собственную душу, которую даже он пока не знал. Давид подтанцовывал им только своими руками, а Ануш внимательно, большими глазами смотрела на то, как длинное платье мамы кружится вместе с ней. Ее воображение дорисовывало красивую красную шапку на голове Маринэ и меняло цвета ткани одежды, превращая их в национальные. В девочке горело желание самой начать петь, но незнание слов и стеснение не позволяли ей. Ануш было достаточно ее мамы с прекрасным, звонким голосом, ее папы с самыми сильными на свете руками и маленького брата, наполняющих ее сердце бесконечной любовью. Время остановилось для нее, позволяя запечатлеть этот момент глубоко в своей памяти, расслышать каждый звук, ощутить каждое дуновение ветра. И песня, разливаясь все громче и громче по ее телу, отдавалась болью и страхом неизведанного, непредсказуемого будущего.

Не замечая никого и ничего больше, Ануш спрыгнула с колен мужчины и побежала в соседнюю комнату. Быстрым движением она взяла большую для нее книгу и, взглянув на нее с мольбой, вернулась к семье. Отдав ее папе, девочка посмотрела на него, чуть приподняв брови.

– Мы можем помолиться?

Давид и Маринэ вновь переглянулись в недоумении, и мужчина мягко положил свою тяжелую руку на голову Ануш, проводя ею по волосам дочери. Он понял лишь по взгляду, что она услышала весь их разговор, услышала то, что никакой ребенок не должен был слышать. Неизбежность медленно убивала его, как яд тысяч змей, неторопливо отравляющий каждую клетку тела.

– Конечно, солнце мое, – ответил мужчина, и всей семьей они тихо сели на колени.

Каждый молился по-своему, но Бог слышал их одинаково. Ему были знакомы отчаяние и страх в людских мыслях, были знакомы радость и боль. Но люди его не видели и не знали. Все, что они могли найти, было в них самих. Спокойствие на миг разлилось по телу Ануш, даже краем касаясь ее белого широкого платья. Она приоткрыла глаза лишь на мгновение, чтобы бросить взгляд на своего младшего брата, который разглядывал крест на груди мамы. Ануш вспомнились моменты его рождения, чувство веры и надежды – иной, нежели в религии. Она закрыла глаза и обратилась к Богу как к другу, прося о помощи. Девочка не знала точно, делает ли она все правильно, говорит ли она правильно, Ануш просто надеялась, что ее слова примут там, на небесах, что ее услышат.

Но молитва прервалась громким повторяющимся стуком в дверь. Он разрушил молчание, как острый топор. Мужчина и девушка вскочили, и Маринэ, взяв за руку Ануш, быстрым шагом подбежала к шкафу, пряча в нем детей. Взяв из комода несколько скромных драгоценностей, она положила их в платок, завязала его и отдала Ануш. Прислонив палец к губам, девушка попросила детей молчать и, с трудом сдерживая ком, застрявший в горле, поцеловала их по очереди. Ануш кивнула и зажала младшему брату рот рукой. Неуемный, настойчивый стук продолжился, заставляя влюбленных – в Бога, в жизнь, друг в друга, в своих детей – вздрагивать после каждого. Маринэ закрыла шкаф, а затем дверь, выходя из комнаты, и пошла за Давидом, крепко сжимая в руке деревянный крест. Они прошли через маленькую гостиную, совмещенную с кухней, нервно задевая мебель. Дверь раскрылась перед ними раньше, чем они сумели ее открыть, и оба они встали, как вкопанные, взявшись за руки. Девушка встала позади Давида, наблюдая за тем, как взрослый, крупный мужчина с турецкой внешностью и в солдатской форме широким шагом вторгнулся в их дом. В его поясе лежал ровно, будто, как и хозяин, с прямой спиной револьвер, готовый в любую секунду выстрелить. Незнакомец поднял подбородок, рассматривая Маринэ и Давида, и пальцем провел по густым усам.

– Обязую всех жителей дома выйти на улицу сию же секунду, – четко, совершенно без эмоций произнес он. Стоящие не сдвинулись с места, смотря на солдата, разглядывающего помещение. В нос Маринэ ударил запах грязных сапог мужчины. Последний же практически с яростью поднял на них свои холодные, пустые глаза. – Сейчас же! – прикрикнул он.

Солдат обошел их, рассматривая картины мальчика, развешанные по дому. Хмыкнув, он повернулся к Маринэ и Давиду.

– Дети есть? – спросил он.

Маринэ на мгновение все-таки оторвалась от мужа и покачала головой.

– Нет. Нет, детей нет, – ответила девушка, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Мужчина подошел к двери, за которой скрывалось сокровище Маринэ и Давида, и последний не выдержал, набросившись на солдата. Тот потянулся за оружием, но Давид смог повалить его на пол, не давая отразить удар. Он сидел на его животе, и оба они ударяли друг друга кулаками, каждый стараясь убить другого. Маринэ стояла, не зная, что делать, и лишь смотря на происходящее. Ступор поглотил ее полностью, не давая шанса рассуждать здраво, не позволяя иметь возможность думать вообще, но послышался выстрел. Громкий, он совсем оглушил девушку, наблюдающую за тем, как ее муж повалился на землю. С пронзительным криком она подбежала к солдату, схватив вазу со стола, и разбила ее о его голову. Мужчина так и не встал с пола, и кровавая река розой распустилась на камне.

Кровь мужа Маринэ и солдата была одинаковой – ни вера, ни внешность, ни жизнь не влияли на ее цвет. Как алый сок граната, она пролилась меж двух мужчин, не оставляя им обоим шанса.

– Давид, – прошептала девушка.

Маринэ упала на колени рядом с мужем и разорвала его одежду, руками закрывая кровоточащую рану. Но она не знала, что самая большая рана осталась в его сердце и до нее ей было не добраться. Сок граната продолжал капать на пол, и девушка убрала руки в отчаянии, больше не зная, что делать. Она напряглась всем телом, стараясь поднять Давида, привести в чувство, мягко ударяя ладонью по его предплечью, но он больше ее не слышал. Муж совсем не двигался.

– Давид! – выкрикнула она, мгновенно сжав рот. Молча девушка заплакала, смотря на ресницы мужчины. Прижавшись лбом к его спине, Маринэ зажмурила глаза и оставила робкий последний поцелуй. Она подошла к двери, раскачиваясь на месте в опьянении болью и, закрыв ее, прошла в комнату. Девушка открыла шкаф и помогла испуганным детям выйти, после чего крепко обняла их, рыдая.

– Мама… – произнес мальчик, смотря на Ануш, но Маринэ его остановила.

– Ануш, если мы разделимся, не оглядывайся. Беги с Арамом изо всех сил к дяде Тиграну, а если его там не будет, беги в леса. Беги, пока не закончатся силы. Ты за старшую, хорошо? Приглядывай за Арамом, – бегло прошептала Маринэ.