Игорь Шпотенко - Рыжий, или Лешке бролес. Лесные братья Прибалтики

Саша по малу втягивался в довольно тяжёлую для подростка, работу помощника машиниста. По дороге Трофим постоянно рассказывал ему устройство паровоза, как и за счёт чего работают все движущиеся и крутящиеся механизмы этой сложной машины, какие приборы стоят на панели управления и как ими пользоваться, рукоятки управления и тормозные рули, всё, что только касалось жизнедеятельности железного монстра. Но самое главное в паровозе это слаженная работа маленького его коллектива. Руки у паренька по не многу привыкли к однотонной работе бери по—больше, кидай по—дальше, пока летит отдыхай. Трудно было первые два, три дня, а потом вроде бы само собой затянулось, боль притупилась и стала просто привычной. Уже вошёл в ритм и ошибок, которые делал в самом начале, уже не допускал. Трофим радовался, но молчал, нельзя было даже похвалой расслабить мальчишку, превращающегося в настоящего мужчину. Теперь он работал с Василием практически на равных, правда ночью ему позволяли поспать лишний час, но он обижался, не хотел стать обузой даже в этом. Стальной характер рыжего паренька, не до любленного в детстве, да и не знавшего практически этого детства, закалялся всё больше. На не большой станции, где Трофим остановил чтобы до залить воды в тендер, солдат в круглых очках снова принёс котелок с душистой кашей и три куска хлеба. Каша была перловая дробь16ть, как её называли сами солдаты, но хорошо уваренная, только не промытая. Саша любил такую кашу, только и мама дома, и бабушка Лена в Родаково её хорошо промывали водой после варки, и каша получалась рассыпная и пахучая, а эта была похожа на клейстер. Но перебирать не приходилось, и бригада машинистов набросилась. на горячее с удовольствием.

В Воронеже не становились даже на дозаправку. Станция была забита эвакуационными составами с заводами, которые страна демонтировала и переправляла на восток, по дальше от войны, чтобы там восстановить всё и работать на войну. Стояли составы медицинских поездов, забитые ранеными бойцами. Война шла полным ходом. Говорили, что немец взял Минск и республики Прибалтики, а также Финляндия вступила с нами в войну на стороне немца. Трофим гнал состав на Харьков. Первые пол ночи Трофим, совершенно выбившийся из сил без сна, ставил в место себя более опытного Василя и на больших перегонах понемногу дремал на своём сидении. Саша в то время старался как никогда. Ему было до боли жаль своего дядю. В Харьков прибыли ближе к обеду. После такой тяжёлой ночи все просто валились с ног. Состав отцепили и дежурный маневровый погнал его под разгрузку. Паровоз Трофима поставили на профилактику и дозаправку углём и доливкой воды. На запасном пути все нашли себе свои места в кабине и просто свалились с ног. Спали около четырёх часов. В 18ть часов они уже стояли перед огромной погрузочной—разгрузочной площадкой ХТЗ, где заканчивалась отгрузка металлолома на Ворошиловский мет. комбинат. На полувагонах стояли старые советские танкетки Т17ть, танки МС—1 или Т18ть, БТ2. А также много Т38, которые пытались переделывать на трактора или тягачи, но в связи с войной проще было пустить на переплав. Стране надо было много стали для выпуска новых танков. На всё это старое чудо советской техники было больно и страшно смотреть. Состав даже не охранялся, хотя на многих машинах не были сняты ни пушки, ни пулемёты, убрали только боекомплект. Состав был большой. Трофимов СО17ть с трудом потянул его в сторону стрелки, чтобы выйти на главный путь домой. Солнце ещё было высоко, когда на небе закружил самолёт. Вася с Сашей долго присматривались: «Дядя Трофим, ты только глянь, да это же немецкий разведчик. Это же их так званая РАМА кружится над городом. Где же наши истребители?» разволновался Саша. «Так, парни, нам надо по быстрее от сюда уезжать, а то не дай –то Боже ещё и бомбардировщики появятся, а мы своих защитников то оставили. Идём без конвоя домой. Все по местам» скомандовал по-военному дядька. Стрелочник открыл стрелку и семафор разрешил движение составу с металлоломом. Состав уходил в ночь. Последние 300 км пути прошли на одном дыхании. Паровоз, хотя и тяжело, но тянул ценный для домны груз. Саня с последних сил работал по очереди с Васей уже без сна, лишь бы скорее домой. Рано утром дозаправились в Сталино, через час Дебальцево и ещё через час родной Ворошиловск мет комбинат. До Родаково осталось всего 20ть км пути порожняком. Отцепив состав и разобравшись с документами ребята, по—гудев заводу на прощанье, полетели на всех парах одним паровозом домой. Вот и ДЕПО. Паровозов на отправку было ещё ох как много. Работало всего четыре бригады гонщиков. Поставив свой СО на его место на стоянке и передав бригаде ремонтников с ФЗО Трофим отпустил Васю и вдвоём с Сашей пошли в контору, чтобы доложить директору о приезде и узнать, когда следующая гонка. Но Саша знал, что Трофима не к директору несли ноги, а к его Наташе и он там уже лишний. «Дядя Троша, я посижу на лавочке и подожду тебя» «Добро» ответил улыбнувшийся Трофим, который понял хитрость племяша.

На восьмой день вместо четырёх отпущенных, первая бригада гонщиков прибыла домой. Бабушка не знала куда их посадить и как лучше накормить. Нагрела в выварке воды, поставила по среди комнаты большое корыто, навела воду и заставила Саню первого купаться. Саша не сопротивлялся бабушке. Она мыла его голову хозяйственным мылом, потом мочалкой драла у него кожу на спине и плечах. Вымывшись и пахнущий свежестью, он ждал пока бабушка выдраит Трофима так же, как и его. Потом они в одних кальсонах сидели за столом и ели борщ с пампушками, чесноком и горьким перцем в прикуску. Потом сон. Саша спал ночь и потом ещё до самого вечера. Его не трогали и не будили. За ужином Трофим сказал: «Что, завтра снова в поездку, к нашему СО уже прицепили, теперь семь штук. Надо торопиться. Война. Там нужны наши паровозики как воздух». Бабушка вновь засуетилась. Сын и внук уходили в неизвестность, а ей снова только ждать. Она по –привычке смахнула набежавшую слезинку своим платком и пошла готовить продукты на следующую поездку своим мужчинам.

В воздухе всё больше пахло войной. Подгоняла и скорая зима. Гонения на семью прекратились и рытьё следующих блиндажей решено было перенести на потом. Надо было косить на зиму траву для вернувшегося в свои стойла животных, откачать и отправить мёд в город, забить и продать мясо испорченных колхозом коров. Работы собралось много, но её никто в трудолюбивой семье Звайнисов не боялся и не прятался. Каждый был занят своим делом, и оно спорилось. На какое—то время все забыли о политике пока в посёлке среди ночи не послышалась пулемётно—ружейная стрельба. Шёл настоящий бой. Януке закурил трубку и с сыновьями в полной темноте слушали не затихающий бой совсем рядом с посёлком Кельма. Бой то затихал, то с новой силой начинался вновь. Теперь уже слышны были разрывы гранат. Неожиданно наступила полная тишина. «Кто же это такой бой советам учинил?» сам у себя спросил Януке: «Говорили, что есть в лесу мужики, вот поэтому за нас не вспоминают» поведал Стасис. Все снова сидели тихо и прислушивались к ночи. Послышался хруст веток и тихий топот множества ног. В ворота постучали чем-то деревянным и по тому получилось глухо. Януке не стал спрашивать, приказал сынам загнать собак, а сам пошёл открывать. Через минуту отряд немцев из шести человек, в форме с автоматами, в касках и с ранцами за плечами стоял во дворе хутора. «Гутен морген» тихо сказал офицер, входя в открытую створку ворот. «Стасис, запри ворота, а Вы, господа ком, ком цю мир» позвал и махнул рукой хозяин хутора. Немцы послушно пошли за мужчиной. Усадив всех на длинную лавку Януке спросил у офицера: «Вы что, это и все?» «Я, я» «два убиты и два ранены» на чистейшем литовском ответил лейтенант: «Нам надо спрятаться, за нами русские следом идут. Мы там побили их хорошо, но к ним прибыло подкрепление и сейчас будут искать». «Пусть ищут у себя в Московии, тут они ничего не найдут, тут свободная Литва» злобно сказал Костас и зло зыркнул в глаза немцу. «Гут, гут» замотал головой пришелец. «Костас вместе с Миндасом быстро выводите их всех через заднюю калитку и ведите в дом на болоте, туда они не сунутся, дороги не знает никто. И шнель, быстрее» заторопил сыновей отец, говоря то на немецком, то на своём: «И сегодня домой не возвращайтесь, придёте завтра и только когда знак будет висеть, что в доме нет чужих». Отряд, как по команде встал и пошёл след в след по одному за впереди идущим Миндаусом, Костас шёл замыкающим. Януке вышел во двор и рассыпал табак по траве, затем сыпанул за двором и только после этого выпустил своих собак. Опытные овчарки сразу же стали пытаться взять след, но унюхав табак стали интересно так чихать и успокоились. «Всем раздеться, свет в доме не зажигать, ждём гостей» уже спокойно сказал Януке набивая ещё раз свою трубку. Ждать пришлось больше часа. Подъехала грузовая машина, послышался топот спрыгивающих с неё сапог и сразу же стук в ворота. Собаки во дворе разрывались от лая. «Сейчас, сейчас, только собак загоню в сарай» закричал Януке. Через минуту, оттолкнув хозяина во дворе было уже с десяток солдат с винтовками и ручными пулемётами. Януке поклонился в пояс офицеру в полевой форме и заметив старого знакомого входящего во двор не громко произнёс: «Господин военный кого-то ищет, может я чем могу Вам помочь?» Подошедший сзади чекист протянул руку хозяину хутора и повернувшись к военному не громко сказал: «Это наш человек, активист, на него можно положиться» За тем повернул Януке к себе спросил: «Шум боя слыхал?» «Ой, как слыхал, даже берданочку свою приготовил на всякий случай, господин уполномоченный офицер». Чекист что—то прошептал на ухо военному, тот ухмыльнулся и согласно кивнул головой. «Ты меня прошлый раз угостил медовухой, помнишь?» «Как не помнить, я сейчас принесу» «Нет, ты нам собери с собой, мы чуть позже выпьем» «Я побежал, сейчас всё сделаю, как надо, господин офицер» И Януке в одних кальсонах потрусил в дом. «Сейчас всё сделает. Если бы все были такими, как он, порядок давно бы уже навели.» рассказывал чекист военному. Через минуту четверть медовки, кусок окорока, хлеб и сало было завернуто в белую материю и передано чекисту. Понюхав запах окорока, он заулыбался в полный рот. Ещё через пять минут во дворе никого не было. Стасис, тихо подошедший к отцу, снова сказал; "Отец, в Вас умер великий артист». «Всё, всем спать» так же тихо ответил на похвалу Януке.