Игорь Шпотенко - Рыжий, или Лешке бролес. Лесные братья Прибалтики

Миндаус встал с матраца. Голова немного кружилась и чуть подташнивало, но лежать в яме самому не было просто мочи, и он вылез. Братья были заняты работой, обтёсывали стволы спиленных деревьев на перекрытие нового схрона, собирали на сушку мох, чтобы проложить его между накатами и только потом можно будет засыпать жилое помещение глиной и землёй. Ещё не была установлена печь, не выкопана сливная отхожая яма, не доделано хозяйственное помещение, где должны храниться продукты. Братья работали молча, каждый знал своё дело. Миндаус взял ведёрко, удочку и пошёл на берег, чтобы наловить рыбы на уху. Клевало слабо. В основном бралась мелочь. За час с небольшим он наловил с десяток окуней, немного крупной плотвички и три хороших сазана. На похлёбку должно было хватить. Головная боль у текущей воды практически прошла, болело только избитое тело. Миндаус встал, повернулся и заметил идущего к ним отца. «Здорово, сынки мои!» по приветствовал собравшихся вокруг него детей Януке. «Новости у меня хорошие. Ты, сынок был прав в своих расчётах» повернувшись к Костасу сказал отец. «Участковый сразу же сдался и сказал, что вернёт завтра нам всё хозяйство и Вы все можете вернуться домой, но я не должен искать в Шауляе арестованного им Миндауса». Все дружно засмеялись. «Про пожар думают, что комсомольцы перепились и сами себя подожгли. Выгорело там всё до пепла, только вывеска и осталась. Он её уже на новое здание прибить успел, идиот.» Братья разгорячились ещё больше. Им по вкусу пришлась их первая победа над властью. Пять наганов теперь лежало в схроне, в любой момент этот трофей может быть использован по назначению. «Единственное, что плохо, Миндауса нельзя пока показывать. Он сидит в тюрьме в Шауляе» закончил отец свой рассказ. «Да, дела, это пока ещё тепло, а завтра осень, зима, где же ему быть?» спросил отца Костас. «Потом и решим, а пока он поживёт здесь, когда думаете закончить крышу у схрона и все внутренние работы?» «Дня за два думаю, что управимся полностью, ну может три» ответил отцу Стасис. «Добро, заканчиваем схрон и идём забирать своё добро у коммуняк, пока они его до конца там не растащили».

Юшка во всю кипела на не большом костре, за которым следил раненый младший брат. Януке достал с сидора чёрный свежий хлеб, принесённый им с хутора, нарезал длинными кусками и позвал сыновей ужинать. «Я так думаю, что участкового надо так же уничтожить, но местные граждане должны видеть его труп, чтобы боялись помогать Советам и работать в колхозе. А вместе с участковым и председателя колхоза в расход пустить заодно» рассказал свои мысли Януке уплетавшим уху сыновьям, наработавшимся за день на стройке. Все, как по команде положили ложки и глядели на своего отца. Януке спокойно отправил в свой рот ложку с юшкой и продолжал: «Если мы этого не сделаем, рано или поздно они дознаются, что Миндаус дома и поймут, что это мы побили комсомольцев. Тогда нам будет туго. Поверьте, мне, я чувствую это.» Он доел свою уху, поднялся с травы и пошёл к реке, чтобы помыть миску. «Папа, оставьте я сам помою» заволновался Миндаус. Он собрал всю посуду и пошёл к реке её вымыть, а Януке с детьми стали обсуждать новый план нападения на выбранные жертвы. Миндас, Миндаус, Миндаугас его называли все по-разному, а его любимая сестричка Радочка называла просто Миндасиком. Он не обижался на склонённые имена, его это даже забавляло. Когда он был меньше, то спрашивал у мамы: «Так как же меня правильно назвали при крещении в соборе?» Мама смеялась и отвечала: «Любимым» и ласково трепала его кудрявые льняные волосы своей нежной рукой. Миндаус вымыл всю посуду и ложки, сложил всё в чистый котелок и пошёл к сидящим на поляне братьям с отцом. «Что придумали?» тихо спросил он. «Ты этот раз ещё не пойдёшь с нами, Миндаугас» сказал отец, как отрезал. «Ты ещё сильно болен для такой работы, сынок». Младший спорить не стал, да и не умел он спорить. Слово отца всегда было последним, а значит законом. Отец ушёл в ночь приказав всем заниматься работой и ждать его.

Утром, с первыми петухами, Януке с Гердой, невесткой и двумя детьми уже были на ногах. Забрать и привести стадо коров и быков, не большой, но табун лошадей, овец, свиней и птицу дело было не из лёгких. Сыновей показывать ещё нельзя, а забирать всё хозяйство нужно сразу, чтобы не передумал участковый. Януке послал Герду в посёлок, чтобы привела с десяток бывших батраков—родичей, а сам сложил в мешок несколько длинных верёвок и пустых мешков из-под зерна вместе с невесткой и детьми пошёл в направлении колхозного хозяйства, куда сгоняли всё отобранное у зажиточных крестьян и свозили их имущество. Хозяйство находилось на краю посёлка в заброшенном рыбном цеху огороженное новым забором с длинных не обтёсанных жердей. Януке глядел на не доеных, не кормленных коров и сердце обливалось слезами. Своих бурёнок он признал сразу, особенно Золотку, которая два года подряд приносила по два телёнка сразу, а молока давала по три ведра. Подошла с работниками и Герда, увидела свою красавицу грязную, с воспалёнными от боли глазами, плохо доенную и сразу всё поняла. Заплакав, она сказала мужу, что теперь её только под нож, у неё мастит. Не лучше было состояние и всего остального изъятого совсем недавно на хуторе хозяйства. Одного быка не было вообще. Его уже успели сменять в другой колхоз. Дети выбирали своих гусей из общего стада птицы. Они кричали их имена, только им известные, ими же придуманные и умные птицы выходили к ним на детский зов. Старый гусь, любимец Рады, вышел и положил свою длинную шею на плечи девочки, как будто прося её немедленно забрать его с этого балагана. Рада плакала, глядя на всё происходящее, плакали и Герда с невесткой. Маленький Янис нашёл и вынес своего любимца белого ягнёнка.

Владис Карбонис – председатель колхоза «Новая Литва» на отрез отказался отдавать Януке его инвентарь. Трактор, косилка с молотилкой оставались в собственности у бывшего эксплуатируемого крестьянства, то есть у членов нового образования – колхоза. Подошедший участковый только развёл руками перед Януке: «Прости, но разговор был только за животных и птицу. Так что забирай пока отдают и уходи, чтобы не видели тебя остальные.» Свою пролётку и телегу всё же Януке забрал. Погрузив птицу в мешки и на телегу, свиней и ягнят в пролётку, связав всё стадо верёвками и привязав конец её к телеге вся процессия медленно пошла в направлении хутора. Встречные прохожие снимали перед колонной шапки и долго смотрели потом в след.

Приведя всё хозяйство домой, Герда поняла, что ещё одна корова пойдет под нож по той же причине. Увели быка производителя. Не хватало пары свиней и несколько ягнят. Гусей и курей уже не стали и проверять. Родичи приступили к чистке всей живности от колхозной грязи. Мыли не жалея воды, драли щётками и мочалками. Герда долго пыталась реанимировать вымя своей любимицы, но было тщетно, молока больше не было. В большом сердце Януке кипела слепая злоба на тех, кто всю свою жизнь ничего путного не сделал, лишь пил и завидовал людям, умеющим всё, а потом от своей жадности и не умения, получив власть в такие руки, гробили всё нажитое не посильным крестьянским трудом. Председатель нового образования, пришлый человек, не смыслящий ничего в сельском хозяйстве, ходил рыбаком в не большой рыбацкой артели. С приходом Советской власти оказался в нужное время в нужном месте, его и назначили председателем, а он не отказался, пошёл руководить. Вот и на руководил. Януке уже вынес свой приговор. Он уже твёрдо знал, кто будет следующим в его списке.