Игорь Шпотенко - Рыжий, или Лешке бролес. Лесные братья Прибалтики

Рано утром Януке, взяв с собой свежевыпеченного женой чёрного хлеба, отправился на болота, прихватив с собой весь необходимый инструмент для окончания строительства схрона. Надо было выдолбить деревянную трубу из целого дерева, чтобы сделать вытяжку с печи, без которой существование схрона не имеет смысла. Он шёл и размышлял о вчерашнем дне, о том, какую кару придумать для ненавистных коммунистов и активистов, приведших его и так не очень богатую страну к полному хаосу. Он не разбирался в большой политике, но по отношению этих людей к таким хозяевам, как он сам, понимал, что что—то здесь не так, не любили они людей, умеющих самостоятельно вести хозяйство, не нужно это было им. Он шёл по осеннему лесу. Последнее тепло радовало. Уже очень скоро начнутся проливные дожди, а надо бы еще подкосить свежей травы своим питомцам, теперь это всё придётся делать вручную, ибо тракторец, с таким трудом приобретённый с продажи мёда, забрал колхоз вместе с косилкой. Но работы он не боялся. Знал, что, забив двух коров сможет рассчитаться с батраками за покос травы на зиму. Так не заметно он подошёл к болоту. Януке решил зайти к Юрису и зять с собой мёда к вечернему чаепитию с сыновьями. Найдя, оставленный раньше шест, он осторожно тронулся по только ему знакомой тропе в гати. С лева и права топь. Как-то еще молодым он со своим отцом пробовали узнать глубину топи. Привязав к длинной верёвке чугунный брусок бросили его в топь. 30ти метровой верёвки не хватило, и вытащить назад её уже не смогли. Болото жило своей болотной жизнью. Дышало и с силой отрыгивало метаном. Запах протухшего яйца стоял устойчиво и даже дыша через мокрую тряпицу всё равно угадывался. То тут, то там выходили пузыри, поднимая со дна жёлто—коричневую грязь. Тропа была узкая, но нога становилась в неё полностью, твёрдо и не сильно скользила. Если не спешить, то можно было пройти без труда. Януке давно научил этому проходу своих сыновей и батрака Юриса, которому доверял. Ни одна из его женщин этого пути не знали и никогда не были на большой поляне по ту сторону от гати. Он вышел с болота и не спеша, отмыв сапоги от болотной грязи, пошёл к охотничьему домику. Юрис косил траву у самого болота. Трава была высокая и сочная. Завидев хозяина пасеки, парень бросил косу и быстрым шагом пошёл на встречу, смешно размахивая своими сильными руками и что-то бормоча. «Здорово, Юрис! Как дела? Что наша пасека? Не заскучал ещё здесь один? Может женить тебя?» улыбаясь спрашивал у немого Янука. Юрис, как котёнок тёрся возле хозяина, что—то показывая и сильно мыча. «Ладно, ладно, вижу, что ты работаешь очень хорошо. Молодец. Сейчас возьми ведро и наложи в него сот я возьму с собой. А ты можешь вечером наложить в два ведра сот и отнесёшь одно ведро к нам на хутор отдашь Герде, а второе себе домой на гостинец и можешь переночевать дома у мамки. Завтра утром чтобы был здесь. Понял?» Немой утвердительно закачал своей не стриженной головой. Глаза его при одном упоминании матери, радостно блестели. Он побежал выполнять указание хозяина. Через час Януке с полным ведёрком сот уже шёл по болоту назад на поляну у заброшенного лесоповала, где его ждали сыновья.

Януке курил мало и только трубку, и только табак хорошего качества. Трубки были его хобби. Он их коллекционировал. Ему их дарили в основном его младшие братья, приезжая пару раз в год забрать мёд с хутора. В хороший год качали до тонны меда за сезон. Януке радовался каждому подарку, как маленький ребёнок, но после вечерних посиделок за чаркой домашней медовки с братьями и сынами, набивал постоянно одну и ту же трубку, которую подарила ему его Герда на рождение их первенца. Все это знали, а сама Герда от умиления пускала всегда слезу в платочек. Она любила своего мужа.

Сыновья радостно встретили своего отца и слушали его рассказ о вчерашнем дне. Прежде всего Януке поинтересовался здоровьем Миндауса. Потом рассказал детям всё до мелочей, как забирали, что случилось и что делали. Миндаус, как будто предчувствовал приход отца, наловил в Вянте свежих, жирных сазанов и уже запёк их в глине и сейчас все с удовольствием завтракали этой рыбой со свежим чёрным, домашним хлебом. Навар свежего щебреца с мёдом завершил трапезу. Затем приступили к главной работе – перекрытию схрона и его полной маскировкой. Толстую осину распустили пополам и принесённым отцом долотом стали выдалбливать внутри. Затем два длинных куска полутруб снова соединили вместе, туго связали под корой стальной проволокой и получилось пустотелое дерево. Оно и стало главной вытяжной трубой от печи в схроне. Его под наклоном положили на растущее рядом дерево, а конец просунули между перекрытием схрона. В него вставили металлическую трубу, идущую от печи в схроне и стали класть накаты на крышу. Каждый из трёх накатов перекладывали толстым слоем высушенного болотного мха и глиной. Закончив класть перекаты, аккуратно засыпали всё землёй и сверху уложили наст травы. Люк—вход замаскировали под куст волчьей ягоды. Человек, не знающий о том, что на поляне есть жилой схрон не найдёт и не увидит даже примет. Испытали печь. Тяга была хорошей, дым с трубы не был виден даже в близи. Переночевав в новом помещении Януке остался доволен. Необходимо было теперь занести сюда керосиновую лампу с запасом керосина, соль и спички и по-тихому сносить тёплые вещи и спальные принадлежности. Первый схрон был готов.

После сытного ужина с медовым чаепитием Януке достал трубку и стал забивать её табаком, доставая его с нового кисета. Трубка была то же новая. Парни поняли, что будет серьёзный разговор. «Отец, а почему Вы взяли новую трубку, а не свою любимую?» спросил у Януке Стасис. «Потому, что любимая трубка должна храниться дома, а эту я специально принёс сюда, тут теперь её место в нашем схроне.» тихо произнёс отец, раскуривая чуть сыроватый от вечернего туманца табак. С реки тянуло сыростью и холодком. Костас подкинул в тлеющий костёр сухих поленьев и огонь разгорелся, треща ими с новой силой. Все безотрывно глядели на пламя костра, каждый думал о своём. Тепло быстро распространилось и лица парней немного покраснели от этого чуда. «Дети мои» обратился отец к сыновьям: «Новый порядок не будет нам с Вами полезным. Нас или вышлют, как некоторых в Сибирь, или просто убьют. Пришло то время, когда надо принимать решение, как жить дальше? Или мы с Вами станем в один ряд с нашими бывшими батраками, которые очень быстро поймут и полюбят новую власть, или будем бороться против неё. Наша первая задача состоит в том, чтобы запугать ещё не понимающих плебеев. Для этого надо убить и выставить на показ их обезображенные тела в первую очередь участкового милиционера и его прихвостня председателя колхоза.» от сказанных слов он сам немного поморщился, но продолжал: «В противном случае нашему Миндаусу нельзя будет никогда выходить из лесу, ведь милиционер считает его сгоревшим по вине погибших активистов. А так он сразу всё поймёт и нам не жить больше здесь или не жить вовсе. Так уж лучше мы их, чем они нас» закончил он своё выступление. Все сидели молча. Первым не выдержал Костас: «Отец, да мы вообще—то это вчера обсуждали уже, пока Вас не было здесь и пришли к выводу, что Вы правы и говорите, что нам делать, мы всё исполним». «Первое и самое главное, никому не рассказывать даже по большому секрету о нашей организации. Второе, дисциплина должна быть железной. Третье – стоять друг за дружку горой, чего бы не случилось, выручать, не бросать в беде. Агитировать народ против власти без лишнего шума, не привлекая к себе внимания. На людях вести себя с властью вежливо и учтиво. Не брать без надобности оружия в руки. Заботится о своих ближних, прежде всего о наших малых и женщинах. Юриса пока не посвящать пусть ждёт своего часа на болотах. Пасеку на зимовку перевозить не будем. Дать ему материал пусть соорудит там какой-то сарай для зимнего хранения ульев.» Сыновья молча слушали своего отца и лишь кивали в знак согласия своими головами. «А участкового и председателя колхоза Владиса Карбониса порешим завтра. Сегодня отдыхаем, с утра ловим рыбу и идём все вместе на хутор мать заждалась и Радочка соскучилась. Дорогой всё решим не спеша.» При напоминании о сестре у всех на лицах появилась улыбка. Костас распалил в схроне буржуйку и стало заметно уютней. У каждого было своё место в просторном подземном помещении. Уснули все быстро, день был тяжёлым.