Владимир Силантьев - Не щадя себя и своих врагов

– Ничем не могу помочь. Не помню ни одного случая, чтобы из-за ЧП кого-то судили, отчислили. Постойте, а вы знаете историю моего однофамильца, штурмана.

– Иванова Геннадия? Знаю, его отчислили. За что, скажите?

– Мое участие в этом деле никакое, я справлялся у вашего комэска, капитана Малютина. Он говорил, будто бы Геннадий «плохой штурман, до десяти сосчитать не может». Короче, хвастун, преувеличивал результаты разведки. Да и какое это ЧП? Человека перевели на другую работу, ни в чине, ни в жаловании не понизили. Жив, здоров.

После разговора с Аркадием я посетил его однофамильца, штурмана-неудачника Геннадия Иванова. Впрочем, неудачником он был на фронте. А как жилось на гражданке? Жаловался в штаб ВВС, писал бывшему командиру и другу Анатолию Попову о том, что его дело было несправедливым, ошибочным. Он мог бы летать вместе с Поповым и, как знать, тоже стал бы Героем Советского Союза. А теперь вот живет в «коммуналке», работает управдомом. Получает льготы как участник войны. Он вручил мне бумаги с жалобой, надеясь, что я смогу чем- то ему помочь.

Аркадий наверняка не лукавил, когда говорил, что не причастен к судьбе его однофамильца. Но, поскольку мы не знали о существовании эскадрильского «особиста», то сейчас можно лишь догадываться о характере его информации, справок, которые он готовил и передавал. Возможно, он сообщал о крупных авариях и разбитых эскадрильских «пешках». Такое случалось, но очень редко.

После окончания войны была актуальной тема оставшихся на чужбине советских граждан. Тысячи, если не сказать миллионы из них попали в окружение и плен, были угнаны на работы в Германию. Десятки тысяч умерли в концлагерях. Среди оставшихся в живых многие были честными, преданными Родине людьми. Они хотели вернуться домой. В 1946 году я расстался с авиацией, был демобилизован и выехал в Москву через Варшаву и пограничный Брест. Ехал в польском поезде, в вагоне западного образца, узком, с сидячими местами, большими окнами и дверьми и длинной, во весь вагон, подножкой для пассажиров. Сопровождавший поезд наш лейтенант в форме пограничника предупредил: за несколько километров до Бреста поезд сбавляет ход. В этот момент на подножку вскакивают незнакомые нам люди. Говорят по-русски. Они цепляются за двери, умоляют пустить их внутрь, помочь пересечь границу. То могут быть и честные бывшие пленные, и власовцы и бендеровцы, а то и латышские эсэсовцы и таллинские полицаи-каратели, прислужники немецких оккупантов, и, возможно, просто бандиты. Будьте настороже! Не спите, поезд приходит в Брест ночью. Дверей не открывать! Никого к себе не пускать.

Все произошло, как предупреждал лейтенант. Раздался стук в дверь вагона. Голоса умоляюще просили провезти через границу. А когда за дверью «зайцы» поняли, что на просьбу нет ответа, стали ругаться: «Сволочи! Красная мразь! Мало вас расстреливали». В Бресте долго проверяли документы. Наконец пересадили в наш русский поезд, просторный, с постелями в три этажа. После ночной нервотрепки мы повеселели, выпили, закусили и мертвецки уснули. В Москве на Белорусском вокзале нас встречали толпы москвичек с цветами. Гремела музыка маршей Победы.

Над нашими стоянками, над соснами Валдая беспрестанно кружит стальная птица. Уже полчаса, запрокинув головы вверх, мы с замиранием сердца следим, как тяжелый самолет проделывает сложные фигуры пилотажа, будто легкий истребитель. Из землянок высыпали все летчики и механики не только нашей эскдрильи, но и соседнего истребительного полка.

Воздушная карусель «пешки» встревожила начальника гарнизона. Незнакомый майор прикатил к нам на стоянку и стал строго допрашивать нашего нового Батю – Малютина, что происходит с самолетом-разведчиком. В этот момент «пешка», круто спикировав, помчалась к земле. Казалось, все кончено, самолет врежется в землю. Но нет, в последний момент бомбардировщик выровнялся и, как истребитель, взвился в небо.

– Он что, пьян? – грозно говорил майор, имея в виду летчика пикировавшего бомбардировщика. – Прекратить сейчас же воздушное хулиганство!

– С чего вы взяли, что летчик хулиган? – спокойно сказал капитан Малютин. – Шасси полностью не выпускается. Вот он и кувыркается в небе, чтобы их «дожать».

– Прикажите садиться на фюзеляж! – настаивал майор.

– Опасно. Одно колесо выпустилось нормально, а другое болтается. Штурман сообщает, что полчаса качает ручку аварийного выпуска шасси, но без толку…

– М-да, редкий случай, – поостыв, заметил начальник гарнизона и спросил:

– А кто летчик? Придется садиться на одно колесо. Новичок не посадит.

– Летчик боевой, Вано Гахария, дважды орденоносец. Другому я бы не разрешил так куролесить в небе…

– Сколько у него осталось горючего?

– Минут на пятнадцать.

– Прикажите садиться. Что будет, то будет!

Мы побежали к взлетно-посадочной полосе, к тому месту, где, мы полагали, должен остановиться после торможения попавший в беду самолет. Туда же подъехали пожарная машина и санитарный фургон. Затаив дыхание, мы ждали момента, когда самолет Вано опустится на одно колесо. Боялись, что не обойдется без трагедии. В обычных-то условиях из-за огромной посадочной скорости «пешка» в момент приземления вела себя хуже иного истребителя. Немногим летчикам удавалось сажать ее сразу на три точки. Ударившись передними колесами, самолет порой, словно ретивый конь, вздымался на дыбы, затем следовал еще удар о землю. Наконец машина начинала плавно катиться и рулить. Шасси было очень крепкое и выдерживало любой «козел», даже шины не лопались.

Как-то справится Вано с аварийной посадкой? Вот точно вышел на полосу, плавно опустил машину на одно колесо, какое-то мгновение удерживал самолет в горизонтальном положении, а когда скорость погасла, бомбардировщик накренился в сторону полувыпущенного колеса, чиркнул крылом по земле. «Пешка» описала вокруг крыла ровный полукруг, сделав красивое па, и замерла.

«Ура!» – разом закричали мы и бросились к самолету Комэск сжал Вано в объятиях, а начальник гарнизона объявил ему благодарность. Затем обнимали штурмана.

Пока расспрашивали разведчиков о том, что случилось, инженер Фисак уже успел осмотреть колеса. В полете сорвало гидрошланг и вытекла жидкость из системы выпуска шасси. Как бы там ни было, а ремонтировать самолет предстояло мне – он был закреплен за моим техническим экипажем.

Этот самолет отличался от обычных «пешек». На нем был установлен дополнительный бензобак. Дальность полета значительно увеличилась, разведчики могли летать глубже в тыл врага. Для оперативной разведки это очень важно. Но дополнительный бак занял место стрелка-радиста, самолет лишился пары зорких глаз. Этот вариант «пешки» назывался Пе-3. Все помнили, что наш первый Батя – Климанов – был сбит под Москвой на Пе-3, будучи атакован наверняка с хвоста.