Таня Трунёва - Ветер. Часть первая. Париж

Дрожа всем телом, еле переступая одеревеневшими ногами, несла Катя окровавленную тушку белки, и слёзы, застывая, покрывали прозрачной коркой девчоночьи щёки.

– Так,– вздохнул отец, – ты эти бабские штуки забудь! – и хрипло продолжил: – На охоте жалостей нету. Наше дело от мучений зверьё избавить так, чтоб сразу… Потому выстрел метким должон быть, а добивать подранков – дело тошное. То зверьё, что охотникам на мушку попадается, оно ленивое или дурное. Умный зверь затылком всё чует и слышит. Этого не возьмёшь. Так что не жалей. Тут кто кого переумничит. А соболь зверь-то норовистый, потому и в неволе не живёт. Не то что песцы вонючие в клетках на нашей ферме. Их хоть голыми руками бери. Многое таёжное зверьё поумней человека будет. Охотнику звериные повадки знать надо, да и много всяких лесных причуд. Тайга тебя научит.

И тайга учила. Знойным летом она, как суровый учитель, хлестала Катькины щёки колючими ветками, когда та, пробираясь в зарослях, выслеживала зверя. В студёные зимние дни тайга заставляла пританцовывать в толстых валенках и вприпрыжку добираться до тайной охотничьей сторожки, где была спрятана от назойливых инспекторов пушнина и разная охотничья утварь.

Про сторожку эту знали только свои. Отец её в овраге выкопал, а внутри выложил брёвнами. И тепло, и сухо. На полках – сухари, консервы, травы и корни, бабой Стёпой собранные, такие, что силу дают. Бабка, когда травы собирала, и Катю учила к чему какой корень и травка.

– Это вот красный корень, – показывала она внучке. – Пожуёшь – и целый день без воды и хлеба по тайге бегать можно. Никакая хворь не возьмёт. Пижма, подорожник… Это лист брусничный от простуды. А это, – Степанида вздохнула, – бешень-трава.

– Как это «бешень»? – удивлённо вскинула глаза Катька.

– А потому как мужик, если выпьет отвар той травы, заклинаниями наговорённый, то бесам отдастся, – прошептала баба Стёпа. – Тогда мужик, словно бешеный, сил не имеет устоять от бабьего тела и полюбит без ума ту, что рядом с ним окажется. Мала ты ишо. Ну а как придёт твоё время – лучше мужику душой приглянуться, без бесовской помощи, потому как за колдовство всегда расплата есть.

Без материнской ласки охотница росла диковатой и замкнутой. Единственной своей подругой Катя считала Светку, двоюродную сестру. К ней она тянулась всей душой. Особенно сблизились сёстры, когда Катя, окончив в райцентре начальную школу, поехала учиться в школу-интернат, в Усолье-Сибирское. Там они со Светкой несколько лет прожили в одной комнате.

В день Катиного приезда Света, влетев с улицы, застала сестру за разборкой маленького чемодана с вещами. Старое габардиновое пальто ладно сидело на Светкином плотной фигуре. И вся она, сияющая и громкая, мгновенно наполнила резвым задором убогую, с шершавыми стенами, интернатскую комнату.

– Ой, что это? – весело зазвенела Света, показывая на картинки. Катя, разглаживая узкой рукой смятый глянец, старательно развешивала на стенах журнальные вырезки с видами диковинных пышных дворцов.

– Это Париж. Это Эйфелева башня, тут – собор Парижской Богоматери, Монмартр. Я про всё это читала и книжки привезла: «Три мушкетёра», «Отверженные», «Королева Марго». Так интересно! И всё про Францию!

– Да ты серьёзная! Как взрослая! – вздохнула Светка. – А я вот люблю легенды. Про разных богов. Как сказки.

Хохотушка и непоседа, Светка всегда была в центре внимания, пела и танцевала. Неусидчивая, она с трудом закончила восьмилетку и тут же побежала на курсы барменов и официантов.

«Кать, ты башковитая, – внушала она Катерине. – В институт тебе надо. Тётю Нелю помнишь? Молоденькая такая. К бабе Стёпе приезжала. Мы её просто Нелей звали. Она в Иркутске на геолога учится. Скоро заканчивает. Тебе уже семнадцатый год. Попросись к ним подработать на лето. Среди умных людей покрутишься, подскажут чего».

И действительно, летом Катю взяли в геологическую экспедицию. Встретив приехавшую племянницу, Неля по-дружески распорядилась: «Со мной в палатке будешь. Она трёхместная, большая. Жених мой скоро приедет, мы с ним на одном факультете. Пока вместе не живём: у меня родители строгие. Свадьба в октябре. Тогда и начнём новую жизнь».

Геологические будни были Катьке привычны: тайга, скромная пища, из развлечений только рассказы о приключениях в походах, шутки да песни у костра. У начальника партии было ружьё, и охотница на радость геологам постреливала дичь, угощая всех свежей зайчатиной. А вечерами, наполняя тайгу гулким звоном, Катя развлекала народ меткой стрельбой по банкам.

Охотница не ожидала, что скоро услышит иной, новый звон во всём своём теле: пение нахлынувших чувств. Её, таёжную царевну, знающую все шорохи и дыхания лесные, осторожную и ловкую, ждало неизведанное…

Коля приехал под вечер на попутке. Неля с радостным криком бросилась ему на шею. Она каждому представила своего жениха с особой гордостью. Катя приблизилась к высокому темноволосому парню и мгновенно провалилась в непонятную тревогу. С первого дружеского пожатия она знала, что теперь в её жизни всё станет по-другому. Катя не умела это объяснить. Она не понимала, как справиться с горячей волной, врывавшейся в дыхание, когда Колин взгляд останавливался на её лице. Не могла Катя победить в себе и гнетущее беспокойство, мучительно сознавая, что этот парень принадлежит другой.

Как-то вечером, сидя у костра и разглядывая звёздное небо, вспомнили о примете с падающей звездой загадывать желание. Вскоре все разошлись по палаткам, и Николай, оказавшись с Катей наедине, спросил:

– Ну, а у тебя желание-то есть? Мечты? Ты не говори, если секрет.

Катя подёрнула плечами.

– В Париже хочу побывать. Я про этот город много читала. Хочу сама увидеть, так ли там всё, как в книгах написано.

Коля с улыбкой прошёлся по струнам гитары:

– Ты что, мой друг, свистишь? Мешает жить Париж? Ты посмотри, вокруг тебя тайга, ла-ла-ла-ла… В Париж? Желание хорошее. Только девчонки, ровесницы твои, другие мечты лелеют: о любви и за хорошего парня замуж выйти.

Колины глаза весело блестели. Из догорающего костра брызгали искры, тёмно-голубое небо перемигивалось с редкими лесными светлячками. В траве шуршала засыпающая таёжная жизнь. Катя, наслаждаясь привычными шорохами и запахами, светилась тайной радостью, её брошенные украдкой взгляды осторожно ласкали Колино загорелое лицо.

– Тот, кого люблю, жениться собирается, поэтому в мечтах только Париж остался, – вдруг неожиданно для себя выпалила Катька, оборвав разговор.

Особой болью была та ночь, когда Катю разбудил лёгкий шорох:

– Да спит она! Иди сюда, милый! – Нелин голос шелестел в темноте. – Тесно тут в спальнике, иди на пол.