Валерий Кормилицын - Держава том 2

Застонав от наслаждения, испугалась, вырвалась и, краснея лицом от стыда и счастья, с трудом произнесла:

– Ну нельзя же так…

– Конькобежцам можно, – безапелляционно заявил кавалер, сделав ещё одну попытку поцеловать даму, но на этот раз получил отпор, заключавшийся в опущенной на лицо вуалетке.

– Сударь, везите меня к берегу, коли конькобежец.

Глупо улыбаясь от счастья, Аким заскользил по льду, чуть не врезавшись во встречное кресло, где в обнимку с дамой сидел полковник Ряснянский.

Увидев своего офицера в гимназических штанах, в ямщицкой шапке, на коньках, да ещё с приглупейшей физиономией толкающего кресло, он поначалу немного очумел, потом взъярился, но пролетевшее пулей кресло уже подкатило к берегу.

– Чего это на нас так строго встречный офицер глядел? – задала вопрос Натали, сама и ответив на него: – Всё от того, сударь, что вы, потеряв голову, на этот раз не от музыки и расслабляющей обстановки бала, как говорила ваша любимая мадам Светозарская, а от холода, ветра и льда, прильнули к даме с весьма неприличным поцелуем.

Но в глазах её абсолютно не было гнева, а была любовь и какое-то, непонятное ещё Акиму отражение нежности, ласки и счастья.

– Не страсти ради, а дабы согреться, – глупо пошутил он, испортив даме настроение и удалив из глаз выражение ласки.

– Сударь, неужели вами двигало лишь чувство холода, а не иное высокое чувство.

– Натали.., – замолчал на секунду Аким, – любуясь устремлёнными на него жёлтыми глазами, – я люблю тебя…

Глаза её распахнулись, губы задрожали, она что-то прошептала в растерянности, и отвернула зарумянившееся лицо.

– Да! У меня нет цветов. И сейчас не май, а зима. По понятием поэтов, не время любви. И стою перед тобой на коньках и в дурацкой шапке… Но я люблю тебя… Натали… И буду любить всю жизнь, – шагнул к ней и властно уже, приподняв пальцем мешавшую вуалетку, нежно поцеловал её в губы, а затем в солёные от слёз глаза.

Растерявшаяся и потрясённая Натали даже и не думала сопротивляться этому распоясавшемуся нахалу.

К тому же, никогда за свою жизнь, она не была так счастлива…

На вечер они запланировали поход в театр. Кучер Ванятка довёз молодых людей до Михайловской площади, и долго с недоумением наблюдал, как его барин, походкой подвернувшей лапы утки, ковыляет ко входу в Михайловский императорский театр.

Цветущая от счастья Натали, бережно придерживая хромого кавалера, шептала ему ободряющие слова.

– О-о, сударыня, ежели бы вы только знали, как ужасно ломят икры ног после коньков, то вы меня непременно бы поцеловали, – стонал кавалер, почему-то радуя этим даму. – Но ради любви я согласен вечно терпеть эти муки. Ангелы говорят, что это райское чувство. Дьяволы – что адские муки. А люди называют любовью, – театрально провещал Аким, чем ещё раз потряс Натали.

Но из-за духа женской противоречивости и дабы скрыть свою растерянность и счастье, поинтересовалась:

– Сударь, и часто вы беседуете с ангелами?

– Сейчас постоянно!

Усадив её, благо, их места находились с краю, сам встал позади и сделал вид, что толкает кресло по льду.

– Хорошо, что за нами места пока не заняты, – рассмеялась Натали. – Ну что ж, сударь, поехали к другому берегу, – веселилась она, стараясь всё-таки соблюдать светские приличия и явно не показывать, что безумно счастлива, а то светские дамы осудят.

– Ну уж нет, сударыня, – плюхнулся он рядом. – Одет не по форме, – указал на гвардейский мундир, – да и коньки в гардеробе оставил.

– Где-е?! – поинтересовалась Натали, с трудом сдерживая смех.

В театре давали французскую драму, а Натали хотелось не страдать и плакать, а радоваться и смеяться. Хотелось не слёз, а счастья.

Аким, наблюдая за страданиями героев, почувствовал облегчение в икрах ног.

«Человеку становится легче, ежели другому хуже», – пришёл он к парадоксальному выводу, когда главному герою, под бравурные звуки музыки, палач торжественно отрубил голову.

На следующий день, радостно взваливший на себя обязанности палача полковник Ряснянский, пригласив подпоручика в портретный зал, усиленно обдирал с него остатки плюмажа.

Рубанов, дабы не принимать нарекания близко к влюблённому сердцу, глядел сквозь Ряснянского на портреты бывших командиров Павловского полка.

Напротив него висел портрет генерал-майора фон Рейтерна, командовавшего полком с 1844 по 1851 год. Магнус Магнусович сурово взирал на подпоручика и хмурил брови. Соседний с ним генерал-майор Моллер Фёдор Фёдорович, руководивший бравыми павловцами с 1835 по 1844 год, и вовсе обличительно качал головой.

– Да куда вы смотрите, господин подпоручик? – обернулся Ряснянский, но никого за спиной не обнаружил. – У вас такое лицо, словно призрак увидели. Не-е-т, на вашем примере следует почистить плюмажи и другим офицерам, – выглянул из портретного зала, сфокусировав внимание на подпоручиках Зерендорфе, Буданове и Гороховодатсковском, а так же на поручиках 13-ой и 14-ой рот Яковлеве и Алёшке Алексееве. – Хорошо! Вы-то мне и нужны. Господа, прошу в портретный зал, – широко, по-швейцарски, распахнул дверь.

– Никс, не иначе про вчерашнее узнал, – входя в зал, зашептал другу Яковлев. – Мы ведь поехали на Большую Морскую в «Кюба», а попали в «Вену», что на Малой Морской.

– Яша, думаю, возчик был пьян и завёз не туда.., а нам теперь отвечай, почему оказались среди завсегдатаев ресторана: журналистов, актёров и адвокатов, – похмельно вздохнул Алексеев.

К их радости, про «Вену», под завязку набитую журналистами, актёрами, адвокатами и другой штатской сволочью, Ряснянский пока не знал. Поглядев на вошедших, он сразу же принялся за развитие правильных взглядов у подчинённых.

– Рассаживайтесь, господа, на диване и креслах, а вы, подпоручик Гороховодатсковский, смир-р-но! Равнение на меня! – вызвал улыбки собравшихся. – Как вы воспитываете своего подведомственного?

– В духе любви к полку, – растерялся Амвросий Дормидонтович.

– Любви к полку-у, – с лошадиной долей сарказма произнёс полковник. – Ваш подведомственный занимается тем, что, нацепив коньки, перевозит в кресле через Неву дам.

Аким покраснел и стал внимательно разглядывать портрет генерала Бистрома, командовавшего полком с 1815 по 1825 год. «Это большая польза, – подумал он. – Я лучше узнаю историю полка и его командиров. Магнус-то вон как рассвирепел, – перевёл взгляд на фон Рейтерна. – Почище Ряснянского плюмаж бы надрал».

– Да что вы всё по верхам глядите, подпоручик, – обратился к Рубанову Евгений Феликсович, подкрутив кончики усов, чем вызвал безмерную зависть Буданова.

– То есть, как это на коньках дам перевозил? – заинтересовался Буданов, горестно потерев пальцем над безусой верхней губой.