Юрий Иваниченко - Прощание с «Императрицей»

– «“Краба”! – зажглось в мозгу мичмана Иванова вспышкой тревожной сигнализации. – Ну да. Подводный минный заградитель “Краб”, коим так восторгался в классе “судовой механики” лейтенант Шлёгель…»

Тут и накрыла Ваську волна романтическая, окунула под воду с кипенью белых пузырей. И ведь нельзя сказать, чтобы не видал он до сего момента подводных лодок. Да сколько угодно. И с Малахова кургана в Севастополе видел, как греются на солнышке серебристые железные рыбины в доках «Ремонтного завода». И в Кронштадте на верфи видел. И вроде не было уже детского самообмана, что бродят эти дивные «аппараты» по подводным кладбищам кораблей в поисках сундуков, что плывут в зелёном небе древних, затонувших при Потопе ещё городов, что сражаются среди коралловых рифов с химерами бездны. Знал уже, что плавание в подводной лодке сродни сидению под арестом, причём в машинном отделении. Но вот сейчас услышал он в словах Алексея Ивановича, словно нотку охотничьего манка, шёпот большой шпионской загадки:

– Габариты этого судна – словно нарочно для тайного проникновения, – задумчиво произнёс «серый кардинал» политической разведки, в очередной раз убирая наглого котяру с чертежа. – Шило такое, понимаешь, для любого мешка. Компактные размеры.

…И будто ведомый этим манком как на заклание, сунул новоиспечённый мичман Иванов лохматую головёшку самым несолидным образом в дверь и доложил:

– Я тоже. Весьма. Компактен.

И покраснел до удушья.

Оттого, что выходка вышла донельзя детская, или оттого, что, и впрямь: что правда – то правда. Даже Нина на матушкиных «японских котурнах» по моде 905-го года, вынуждена была сдвинуть Васькину фуражку ему на затылок, чтоб одарить на именины обещанным поцелуем, а то козырёк ей как раз в нос приходился…

– Ну-ка, господин мичман, – строго посмотрел на племянника статский советник, ещё раз сняв с чертежа огромную чёрную кляксу кота. – Потрудитесь-ка засунуть образину вспять.

Секретари Алексея Ивановича, Василий и Базиль, помогли тёзке вернуться восвояси, то есть в приёмную. А он хоть и не упорствовал особо, но почитал своим долгом принести извинения. «Из сугубого патриотизма», мол, – и в результате вышла некоторая толкотня и суматоха.

В ответ на немое изумление собеседника, статский советник пожал плечами:

– Да нет. Ни во что «эдакое» этот малец у меня не посвящён. Но есть у него талант ли особый или такое особое проклятье, – вздохнул Алексей Иванович, уже с некоторым раздражением снимая с чертежа малопонятным образом вновь материализовавшегося там кота. – Иной раз мне боязно его за дверь одного выпустить, непременно вляпается в какую-нибудь историю. Может, как раз потому, что не посвящён…

– И что, ты, правда, готов ради «Краба» застрять ещё без малого на полгода в Питере? – недоверчиво переспросил статский советник племянника несколько позже, и как будто ни с того ни с сего. В театральной ложе Мариинки на «Пиковой даме». Понятное дело, что прибыл туда мичман по просьбе Нины Нелидовой. А дядюшка с удовольствием увязался за молодёжью.

– А что, можно?! – наконец-то оживился и Василий, загорелась шальная искорка в серых глазах. Впрочем, тут же и потухла: – Да как теперь? Уже и предписание есть к Вадиму на миноносец. Да и что мне, «палубному», под водой делать? Это я сгоряча…

– Ну что под водой делать, тому тебя в Водолазной школе обучат, – снисходительно хмыкнул статский советник и упреждающе поднял пухлую ладошку: – Можно, можно устроить. Как раз дополнительный набор идёт с экипажей. Курсы, должен сказать, не ускоренные. Большая нужда в подготовленных специалистах. Так что застрянешь в Питере до весны.

Теперь уже не только глаза, но и примечательные «ивановские» уши Васькины вспыхнули, зарделись: «До весны!» Тут же примерещились румяные Ниночкины щёчки в белом меху боа. Рождественские гуляния на Марсовом поле! Пролётка на полозьях. Снежки. Жарко приоткрытые губы и мелкие зубки-жемчужинки…

И конечно, не был бы дядя Лёша истинным Ивановым, чтобы не уточнить со свойственным всем Ивановым фамильным прямодушием, граничащим с беспардонностью:

– А не зазноба ли твоя Таврическая такому твоему энтузиазму виной?.. – и чуть заметно кивнул он на классический профиль девицы Нелидовой, конспиративно почёсывая седеющую бровь.

Васька вздрогнул.

– Слышал я, она теперь питерская стала, – откровенно залюбовался Алексей Иванович восторгом, выписанным на лице девушки с такой детальностью, что не только приспущенные ресницы на бледных скулах, но даже морковный кончик языка, забытый с детской непосредственностью снаружи, были такими очаровательными – хоть сейчас в портретную рамку. – Так, может, потому и не рвёшься в Севастополь уже? Без неё на берегу там не то будет. Тоскливо.

Васька покраснел до одури, как застигнутый врасплох при разглядывании срамных «окопных Джоконд» в офицерском блиндаже.

– Нет, что вы, дядя Лёша! Мне, правда, интересно в подводную лодку. Секретную…

Варвару ждали – впрочем, только со слов самозваной гадалки Глаши, подозрительно долго хмурившейся на замусоленные карты, – пустые заботы и зряшные хлопоты, что, наверное, было как-то связано с неким поручиком самокатной роты.

Находившийся в тылу на излечении, он, поручик, почему-то часто попадался на глаза Варваре в рабочей школе на Литейном. Там, где она теперь «приносила пользу», сагитированная другими курсистками.

Странно, что papa этого не одобрял, хоть и молчаливо, явно же не препятствовал.

Да и поручик, глядя тёмно и как-то по-блоковски тягостно, всё больше помалкивал, но от этого только внутри всё само собой умолкало, будто готовясь услышать несказанное… или несказуемое? Будто самое время готовилось что-то сказать Варваре, прежде чем не то впустить, не то втолкнуть её в незнакомую комнату их старого дома, бог весть откуда взявшуюся.

В комнату с красными арабесками на стенах.

Красными арабесками вместо знакомого, привычного рисунка обоев.

И этот сон возвращался всё чаще…

3 апреля 1915 года. В связи с появлением линейного крейсера «Гебен» и крейсера «Бреслау» в виду у Севастополя Черноморский флот вышел в море. Состав: линейные корабли «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», «Три святителя», «Ростислав», крейсера «Память Меркурия» и «Кагул», четыре морских тральщика и один вспомогательный крейсер. 8 миноносцев были высланы ранее, чтобы следить за противником. «Бреслау» попытался отогнать их, завязалась энергичная перестрелка. Тем временем крейсер «Память Меркурия», опередив броненосную эскадру, приблизился к акватории первого боевого столкновения.