Борис Цеханович - Горячий 41-й год

Что он не хотел, мы так и не узнали, потому что визгливые выкрики превратились в один бесконечный вой. Грохот закончился, а на наши спины и головы ещё долго сыпалась поднятая вверх земля и пыль. Грохот разрывов переместился на другую позицию, а на нас надвигался следующий смертоносный смерч от очередного звена бомбардировщиков. Всё опять смешалось в один непереносимый грохот и ужасное ожидание конца.

Я уже потерял счёт заходам бесконечной бомбёжки и ничего не соображал, как вдруг всё закончилось. После чудовищного грохота, наступила такая пронзительная тишина, что удаляющийся гул бомбардировщиков казался мурлыкающей, чарующей музыкой, только пробивалась она как сквозь вату. Не открывая глаз, прислушался к своим ощущениям и к своей нечаянной радости понял – я цел. Но, продолжая лежать, тихо позвал: – Петька…, Петька ты как?

– Хреново, товарищ майор, по-моему меня в ноги ранило… такая тупая боль…, – послышался жалобно-обречённый голос солдата и я встревожено открыл глаза, а быстро оглядевшись, хрипло рассмеялся.

– Хорош умирать, солдат. Мы ещё с тобой повоюем. Это у тебя на ногах пулемёт лежит, а сверху его я. А вот сержанту нашему мамка не помогла… Убило мужика.

Петька до этого неподвижно лежащий на животе, оживился, а когда я слез с него и снял пулемёт, выгнулся и через плечо недоверчиво посмотрел на ноги, потом шустро перевернулся и озабоченно стал ощупывать ноги: – Как ударило, сууукаааа. Я думал – ноги оторвало. Так обидно на хрен…., – ординарец что-то любовно ворковал над своими ногами, гладил их, а я с горечью смотрел на убитого, на спине которого земля смешанная с пылью, обильно пропиталась чёрной кровью

– Сержант, тебя как зовут? – Позвал помкомвзвода, заторможено копошащегося около убитого. Тот поднял голову и непонимающе посмотрел на меня, – Тебя, что контузило?

Помкомвзвода бессильно помотал головой и сплюнул густую слюну: – Нееее…, кажись. Степана жалко. А меня… Увинарий

– Хм, интересное имя, – мимолётно удивился я, но добавив энергичности в голосе, бодро скомандовал, – жалко конечно. Но жалеть будем потом.., после войны, если этот бой переживём. А сейчас давайте приводите оружие к бою, разберитесь с боеприпасами. Что там у нас осталось? А я погляжу. Как остальные.

На огневой позиции, где командовал командир батареи, всё было разбито и покрыто вывороченной землёй. Никакого движения там не наблюдалось и с сожалением пришлось констатировать: – Да.., капец там всем… Отстрелялись парни…

Деревья, кустарник, которые скрывали вторую огневую позицию, вроде бы не особо пострадали, но клубящиеся жёлтая пыль и чернота густой сети многочисленных воронок перед опушкой языка, подсказывала, что и тем тоже не хило досталось. Но у нас пыли было больше: лётчики промахнулись метров на пятьдесят и основная часть бомб упала именно на дорогу и вокруг неё, а нас зацепило лишь слегка. Хотя около нашей выемке, метров в трёх курилась небольшая воронка, а в безветренном воздухе пылевое облако минут десять ещё будет скрывать нас от немцев.

– Петька, Увинарий, гоните к машине, если старшина исполнил приказ, то там пулемётные ленты, ранцы. Тащите все сюда и пожрать тоже…. Если, конечно есть чего-то….

Ординарец выскочил из выемки и почесал к уцелевшей машине, сержант же неторопливо вылез следом и потрусил в ту же сторону. Он до сих пор не пришёл в себя и тела убитых сержантов деморализующе действовали на него.

– Ладно, вернутся, разберусь с ним. – Сам занялся пулемётами и с удовлетворением убедился, что добротные немецкие машинки не пострадали ни от бомбёжки, ни от пыли и земли обильно нас засыпавшей. Раскопал пару коробок с лентами и вытащил оттуда на метр ленту с патронами, здесь тоже всё было в порядке: лента чистая и во время стрельбы пулемёт не заест.

От суеты с оружием меня отвлекли громкая ругань и возмущённые возгласы, донёсшиеся от машины.

Судя по взмахам руки, наполовину скрытый бортами, Петька бил кого-то невидимого мне, лежащего на дне кузова. Кого – не понятно. Увинарий стоял рядом и смотрел тоже на дно кузова, а с двух сторон на машину, встав на колёса, лезли старшина и уцелевший красноармеец. Замахнувшись ещё пару раз, Петька кого-то ударил, поднялся на ноги, пнул ещё раз ногой, после чего стал деятельно распоряжаться. Я отвернулся и посмотрел в сторону немцев: пылевое облако поредело, но дамба не проглядывалась и у моих подчинённых было ещё минут пять.

– Ого! – Удивился, глянув на часы, – да мы тут уже три часа бьёмся. А показалось как будто только час.

Критически посмотрел на солнце, своим краем зацепившееся за верхушки деревьев. Скорей бы стемнело.

Опять послышались крики от машины: Петька со старшиной из кузова подавали внизу стоящим большие тюки, один из которых сержант и красноармеец повесили на шею третьему со связанными за спиной руками.

– Хо-хо, да это очухался офицерик… Как это его там не убило, когда с пулемёта окучивали?

Через пару минут, толпой, все свалились в выемку и сразу же стало тесно. Даже помкомвзвода оживился и теперь обстоятельно вынимал из тюка пулемётные коробки. С шеи высокого, мужественного вида немца с разбитым в кровь лицом, старшина с красноармейцем Белкиным тоже сняли тюк и тот, повернувшись спиной ко мне, на хорошем русском языке попросил развязать руки, чем немало удивил всех.

– Баааа…, да мы оказывается по-русски балакаем…., – Петька аж присвистнул в восхищении и толкнул немца в спину, отчего тот свалился и ткнулся лицом в землю, – да он, товарищ майор, в кузове почти развязался. Ещё бы пять минут и в спину нам бы с автомата открыл огонь…

– Погоди, – одёрнул бойца, – свяжи ему ноги и развяжи руки. Поболтаем… А вы пока убитых из выемки вытащите и тут подчистите, чтобы удобней было сидеть, а то тесно.

Бойцы выполнили мой приказ и через пять минут я сунул в руки немца папиросу. Тот жадно затянулся и тут же закашлялся, вызвав смех солдат.

– Ну, давай обер-лейтенант, рассказывай. Куда ехал? Какой был у тебя приказ? Сколько сил перед нами и какие? Откуда русский язык так хорошо знаешь?

Немец, растирая руки, медленно обвёл глазами всех присутствующих и вновь остановил свой взгляд на мне. Внешне он выглядел спокойным, но напряжённый взгляд выдавал, чего ему стоило быть невозмутимым.

– Господин майор, – и я в очередной раз поразился его почти чистой русской речи, – предлагаю вам, прекратить бессмысленное сопротивление и сдаться доблестным германским силам. Со своей стороны даю гарантию немецкого офицера, что вам и вашим солдатам будет сохранена жизнь и достойные условия для проживания в плену…

Коротко хохотнув, я оглянулся на своих подчинённых, которые молча и с любопытством слушали нас: – Слушай, как тебя там – Ганс, Фриц, Шмидт…? У меня даже солдаты не засмеялись на твою речугу. Ты хоть сам веришь, что ты сказал?