Всеволод Крестовский - Очерки кавалерийской жизни

— Тфу ты, черт! Какие штуки еще!

— Да, не иначе! А ты, конечно, и не читал его произведений? — спросил редактор.

— Я?! — удивился поручик. — Я, мой друг, кроме «Уставов», решительно ничего не читаю. А разве это нужно?

— Необходимо. Я дам тебе две-три книжки моего журнала и укажу… Ты ознакомься предварительно, и если хочешь иметь успех, то, пожалуйста, как можно более ловких комплиментов!

Понимаешь?

— Ну, черт возьми, задача! — закусив ус, пробормотал поручик. — Однако нечего делать! — вздохнул он. — Только как нее и когда ты мне это устроишь?

— А постараюсь завтра же, — успокоил родственник. — У меня завтра редакционное утро, — продолжал он. — Сотрудники собираются, будет и он, вероятно, а для пущей верности я даже пошлю ему записку, чтобы приходил непременно, и постараюсь предупредить его, а ты приезжай около часу и познакомишься… Только не позабудь прочитать статьи предварительно.

— Нечего делать, коли нужно, так хоть всю ночь и все утро убью на это. Только, черт возьми, — добавил Болиголова, как бы размышляя с самим собой. — Эстетика, идеалы и деньги в рост…

— Знамение времени, мой милый, — улыбнулся редактор.

— Хм… знамение. Н-нет, у нас эти дела с Ицкой Янкелевичем, как видно, гораздо проще выходят.

И поручик пока до времени успокоился духом в ожидании завтрашних успехов.

Уже поздно вечером вернулся он в свой номер. Сонный Штралецкий, поместясь на стуле, давно уж поджидал там его возвращения.

— Ну и сшто? — спросил он с любопытством, которое, очевидно, томило его душу тоской ожидания.

— Завтра! Завтра, майн аллерлибстер Ицка! — уверенным тоном успокоил его поручик.

— Зжавтра!.. И то вже будет за вирно?

— По крайней мере, так обещано.

— Ну, хвала Богху!.. То я буду зждать до зжавтра, — успокоился Ицка.

— Как же ты поместился и где устроился? — спросил его Болиголова, раздеваясь. — Тоже в этой гостинице?

— Сшто-о?.. Ув этом гасштиницу?.. А хай ему черт! — отмахнулся Штралецкий. — Тутай менш як на пултора рубли и нумеру нема, и увсшё так задорого, так задорого — ай-вай!.. Я улёковал сабе на Сшадовем улицу, в Куканов дом, у Малкинс перевулек, — там увсшё насши… У одногхо еврей улёковалсе за два злоты на сутку… И я вже покушил, покипил сабе булке та щилетке — хвала Богху, на сшами одлични манир!.. До сшвиданью вам, гасшпидин сперучник… Сшпите!

И Ицка осторожно, на цыпочках, вышел из комнаты.

На следующий день, приехав к редактору в назначенное время, Болиголова застал уже там несколько гостей-сотрудников, из которых иные покосились на его кавалерийский мундир со свойственной некоторым литераторам угрюмостью, которая по большей части бывает у них совершенно беспричинной. Впрочем, в данную минуту Болиголове было не до разбирательств, кто каким взглядом на него взирает. Протянув руку редактору, он мельком взглянул ему в глаза пытливо выспрашивающим выражением, которое, казалось, говорило: «Ну что, успешно ли?» «Благополучной» — ответили ему исподтишка глаза редактора. Поручик успокоился, уселся в кресло и закурил папироску. Сотрудники между тем продолжали вести разговоры, то есть ругали чью-то статью, поносили заочно какого-то литератора, сообщали несколько сплетен про общих врагов и отсутствующих приятелей, злословили каких-то посторонних редакторов, презрительно относились о каких-то посторонних газетах и журналах, — словом сказать, редакционное утро было таково, как и все, ему подобные. Но все это для озабоченного по-своему Болиголовы не представляло ни малейшего интереса. Рассматривая этих господ, он думал про себя: «Который из вас, любезные друзья, есть благодетель рода человеческого?» — и никак не мог с точностью уяснить себе этого вопроса: все они как-то более походили на ищущих и берущих деньги, чем на дающих оные. «Который же из вас дает, в самом деле? Этот ли совершенно приличный джентльмен, или тот писклявый замарашка, или, наконец, сей кашлатый субъект, что похож более на Воскресенского дьякона, чем на „цивильного“ человека?»

Редактор между тем поднялся с места и кивком предложил поручику следовать за собой в другую комнату.

— Ну что, прочел статью-то? — быстро и с озабоченным видом спросил он.

— Прочесть-то прочел, только, признаюсь, для меня это отчасти темна вода во облацех.

— Ну, ничего… Хвали!.. Ты только хвали знай да поддакивай.

— Тфу ты, какое подлое положение! — пожал плечами поручик.

— Ата, брат, умеешь кататься, умей и тово… понимаешь?

И, подойдя к двери, редактор высунул из нее голову к сотрудникам.

— Анатолий Борисович, пожалуйте сюда на минуточку, — с особенною мягкостью в голосе позвал он кого-то.

В ту же минуту в дверях появился совершенно приличный джентльмен, с золотым пенсне, которое придавало какой-то особенный и как бы зловещий блеск его совершенно круглым, хищно-совиным глазам. Джентльмен был неприятно красив собою и очень старательно заботился, чтобы всем манерам своим придавать изящную и плавную округленность. Он как бы постоянно помнил про себя об этом.

— Позвольте, господа, познакомить вас, — начал редактор, обращаясь к обоим, — господин Шмец, поручик Болиголова, о котором я вам говорил давеча.

Господин Шмец оскалил улыбкой свои щучьи зубы и протянул руку. То и другое было проделано им с очень изящной любезностью.

— Ваше имя давно уже известно мне по литературе, — пробормотал между тем поручик, памятуя дружеский завет насчет возможно большого количества комплиментов.

— А!.. А вы разве читаете? — спросил размякшим от удовольствия голосом польщенный автор, даже не сообразив, что вопрос был и глуп, и неловок.

«Кроме „Уставов“, ничего», — чуть было не сорвалось с языка поручика, но хорошо, что спохватился вовремя.

— О, как же! — поспешил он поддакнуть. — Ваши статьи об искусстве, это… это в своем роде… перлы… Я просто в восторге… и в особенности от последней статьи… Превосходно! Превосходно! Я, как и вы же, поклонник чистого искусства, а потому и ваш поклонник.

В улыбающихся глазах господина Шмеца показалось даже некое масло умиления. Он с чувством поспешил еще раз пожать руку поручика, который в это самое время думал про себя: «О, Болиголова, сколь ты врешь и сколь кривишь душою!»

— Мне очень приятно за наше время, — заговорил меж тем господин Шмец уже с некоторым нахальством признанного авторитета. — Да, именно, знаете ли, за наше время, когда, наконец, и под военным мундиром встречаешь иногда понимание и любовь к интересам высшего порядка.

«Ах ты, сшволач ты, сшволач!» — подумал при этом комплименте Болиголова, невольно как-то вспомнив любимое выражение и еврейский акцент Ицки Штралецкого. Но увы! Крутые обстоятельства решительно не допускали поручика ответить этому Шмецу за его комплимент так, как бы следовало по совести и как, наверное, ответил бы он, не будь у него этих проклятых крутых обстоятельств. А теперь вместо того пришлось только пробормотать нечто вроде, что давно уже, мол, желал иметь честь познакомиться с вами.