Вард Рейслинк - Ладан и слёзы

Но война напомнила о себе уже в следующую минуту, не давая времени ни для размышлений, ни для каких-либо действий. Вдоль реки несся, быстро приближаясь к нам, шум моторов. По тарахтенью и фырканью я узнал мотоциклы. В этих звуках не было ничего необычного, и мы с Верой продолжали спокойно лежать в лодке. Однако невдалеке от нас моторы внезапно заглохли. Резкие голоса словно всколыхнули воду. Лающие выкрики на грубом незнакомом языке прорезали воздух тонкими остриями, вонзались в борта нашей лодки. Мы слушали не дыша, чувствуя, как лодка тихо покачивается под нами. Вода еле слышно журчала, что-то шепча, словно и она тоже испугалась этих голосов.

Сгорая от любопытства, я слегка подтянулся на локтях и выглянул из лодки. Шагах в двадцати от нас на берегу сидели четыре немца. Они сняли каски, светловолосые головы светились на солнце. Но лица у всех четверых были красновато-коричневые, цвета бронзы, с глубокими морщинами вокруг глаз и возле рта — как у индейцев. Два мотоцикла, на которых они приехали, стояли поодаль.

— Немцы! — прошептал я.

Удивительное дело, я нисколько не испугался. Эта четверка показалась мне такой мирной, добродушной и вовсе не вызывала страха. Голоса звучали грубо, резко, как удары топоров по дереву, но лица не были грубыми, несмотря на изрезавшие их морщины. Голоса солдат были похожи на голоса пушек. Иначе ведь и быть не могло: их уши привыкли к грохоту залпов и стрельбе, вот они и приспособились, чтобы перекрыть гул войны, иначе они не могли бы друг друга слышать.

Вера вздрогнула.

— Немцы? А вдруг они увидят нас? — шепнула она. Я постарался ее успокоить:

— Вряд ли. Они просто остановились передохнуть. Болтают, смеются…

И в самом деле, немецкие солдаты веселились от души: гоготали, орали, хлопали друг друга по плечу. Было странно слышать, как хохочут эти люди с лающими, собачьими голосами. И разговор их смахивал скорее на кваканье лягушек, чем на человеческую речь. У них не было при себе никакого оружия, кроме странных винтовок, каких я еще никогда не видел: они были меньше, чем обычная винтовка, и больше, чем револьвер, с изрешеченным круглыми дырочками стволом и прикладом, похожим на стремя. Вера тоже села в лодке и стала смотреть на берег. Я сказал, чтобы она сидела тихо. И она застыла неподвижно, не сводя глаз с немецких солдат.

— Едят, — сказала она.

Я кивнул. Четверо немцев развернули пакет, в котором была еда, и стали уплетать. Мы видели, как они, жуя, продолжали без умолку болтать и смеяться. Вот один протянул руку и указал на что-то в воде, чего нам отсюда не было видно. Опасаясь, что они ненароком взглянут и в нашу сторону, мы втянули головы в плечи.

— Сколько они собираются здесь торчать? Поскорее бы убирались! — встревоженно прошептала Вера.

А солдаты развалились на траве и, казалось, вовсе не собирались покидать берег.

— Может, отвязать лодку и уплыть? — предложил я, вконец отчаявшись.

— Большей глупости нельзя было придумать! — рассердилась Вера. — Они тут же нас заметят. И потом, тяжелую лодку не так-то просто сдвинуть с места.

Она была права. Я понял, что сказал очередную глупость.

— А если они тут до вечера проторчат?

— Не может быть! — уверенно заявила Вера.

Я замолчал и снова украдкой бросил взгляд на немцев, которые, сами того не подозревая, держали нас в плену. Увидев, что один из солдат побрел к берегу, как раз туда, где стояла на причале наша лодка, я быстро спрятался. Это могло обернуться для нас бедой.

— Не подымайся! — предупредил я Веру. — Лежи тихо! Но она не удержалась и выглянула. Ей хотелось знать,

что меня так насторожило. И мы попались. Верине любопытство выдало нас. Немец нас заметил. Он остановился возле самой лодки, и его индейское лицо выразило крайнее изумление. Он, видимо, был поражен не меньше нашего. Но тут же засмеялся и свистнул сквозь зубы.

— Ach soo, wajs ojer moetter das? [18] Ах вот как, а ваша мать знает об этом? (искаж. нем.) — насмешливо воскликнул он. И, повернувшись, махнул своим дружкам, которые вскочили в мгновение ока.

— Ach soo, ach soo! — весело смеясь, повторял он снова и снова.

Он, видимо, находил очень забавной всю эту историю. Лодку окружили краснорожие вояки, глядевшие на нас с нескрываемым любопытством. Один из них спросил:

— Was ist loos? [19] Что случилось? (искаж. нем.)

А другой, с забавной физиономией, небольшого росточка и, видимо, самый молодой среди них, с лукавой укоризной поднял вверх указательный палец:

— Nana, zo joeng hendas werfuurt sjoon die meedchen… [20] Такой щенок, а уже соблазняет девочек… (искаж. нем.) Я несмело хихикнул. Право же, эти немцы мало похожи на злодеев. Одного только жаль, я ни полслова не понимал из их болтовни. Солдат, который нас обнаружил, жестом приказал вылезти из лодки, и после некоторого колебания мы подчинились. Я первым выскочил на берег. Когда же следом за мной поднялась Вера, все четыре серо-зеленых солдата, отталкивая друг друга, бросились ей на помощь. Они держались с ней очень дружелюбно, гораздо приветливей, чем со мной.

Самый задиристый шутливо дернул ее за волосы и бросил ей какое-то смешное, булькнувшее словечко, что-то похожее на «liebchen». [21] Милашка (искаж. нем.).

Кольцом окружив нас, они, смеясь и шутя, повели к тому месту на берегу, где только что сидели сами. Спросили, не голодны ли мы. Мы сразу поняли, что означает слово «hoenger», [22] Голодны ( искаж. нем.). и, как ни отказывались, они всучили нам все же по нескольку ломтей кислого и с кислым запахом темно-коричневого хлеба. Они были совсем не злые, эти немцы. Наша боязнь быстро улетучилась, и, хотя они ни слова не понимали по-фламандски, а мы — по-немецки, мы попытались объясниться друг с другом. Немцы слушали нас внимательно, и это нам понравилось. Больше всего их занимала Вера, они уложили ее на траву и стали напевать песенку, в которой без конца повторялось ее имя. Вера не сопротивлялась, хотя щеки ее рдели и она нервно посмеивалась, не произнося ни слова. Мне стало обидно: они уделяют ей так много внимания, а обо мне забыли, но я не подал виду, что меня это задело. Наверное, все четверо влюбились в нее, что было немудрено, ведь Вера такая хорошенькая. Солдаты, конечно, стали допытываться, кто мы. Брат с сестрой? Я помотал головой.

Самый младший, со смешным лицом, показавшийся мне и самым тихим и безобидным, заставил меня отхлебнуть из его фляжки. Питье, по первому ощущению совершенно безвкусное, обожгло рот. Но дальше все было просто чудесно: они спросили, не хотим ли мы поехать с ними в Антверпен. О таком мы не смели и мечтать. Оба, конечно, обрадовались и тут же согласились. Солдаты нахлобучили каски, а водители надели еще и защитные очки, сразу став похожими на дьяволов, впрочем, мы их уже нисколько не боялись.