Дао Бу - Родная земля (сборник)

…А вот наконец и откос, под которым спрятана лодка старого Тама. Я ощупью пробираюсь к ней. Нащупываю весла — смотри-ка, они уже в уключинах! Сейчас пойду к дедушке Таму и попрошу у него лодку. Вдруг раздается громкий злобный лай. Я застываю на месте. Слышу чьи-то быстрые шаги.

— Кто идет? — кричит дедушка Там. Я ответил совсем тихо:

— Это я!

Дедушка подбегает ко мне в темноте, обнимает за плечи. Говорит:

— Только что закончил обход отряд «гражданской обороны».

Я торопливо объясняю, что с нами приключилось, прошу разрешения взять лодку. Дедушка Там отвечает, не задумываясь:

— О чем толковать, сынок, бери!

Возвращаюсь к берегу, спускаюсь к лодке. Отвязываю железную цепь, а она вдруг как звякнет! И тут, как назло, слышатся чьи-то тяжелые шаги… Дедушка Там предостерегающе кашляет.

Я сразу осознаю опасность: видно, вернулся патруль. Крепко сжимаю в руках лодочную цепь, сдерживаю дыхание, сердце бешено колотится. Наконец патруль уходит. Я осторожно высвобождаю цепь, вывожу из-под откоса лодку и плыву к берегу, где меня ждет Динь.

И вот в эту непроглядную ночь, в эту последнюю ночь старого года мы с Динем покидаем Сео-Дыок в лодке старого Тама. Я шарю по дну в поисках второй пары весел и вдруг обнаруживаю под рулем четыре огромных горячих рисовых пирога да еще две пачки самого лучшего чая. Чудеса! И зачем понадобилось прятать в лодке такую прорву пирогов и чая! Уж не о нас ли позаботился старый Там?!

Так мы и расстались с Сео-Дыоком. Вернуть старому Таму его лодку нам не удалось. Во-первых, в ту пору всеобщего восстания [11] Имеется в виду вооруженное восстание в Южном Вьетнаме в 1960 году. мы были заняты более важными делами. Во-вторых, противник вдвое увеличил число сторожевых постов вокруг Сео-Дыока, и вражеские солдаты стали еще бдительнее и злее. А потом Сео-Дыок силой превратили в «стратегическую деревню», и долго мы не имели оттуда никаких вестей…

Только сегодня я наконец смогу вернуться туда. Редакция снабдила меня деньгами, которые я должен передать старому Таму в уплату за лодку…

Так получилось, что я, как и в тот раз, прибыл в Сео-Дыок на двадцать восьмой день последнего лунного месяца, накануне новогоднего праздника Тет… В деревнях, тянущихся вдоль реки, царило праздничное оживление. На берег высыпали женщины и девушки; занятые мытьем посуды, они весело болтали и смеялись. Ребятишки пели, водили хороводы. А сколько народу толпилось вокруг печей, где готовили к пиршеству лапшу! Сумерки сгущались, но даже в темноте я различал ослепительно белые пучки лапши, свисающие с краёв огромных глиняных горшков. Над домами поднимались клубы горячего дыма… Все это я увидел. И еще я увидел колючую проволоку. Туго натянутая, она опоясывала всю деревню.

А вот и тот самый откос… На шесте, вбитом у воды, табличка с надписью. Читаю: «Мы защитим наше село или умрем!» Тревога в моем сердце утихла. Да, наши люди превратили Сео-Дыок в свою собственную «стратегическую деревню»: сюда не ступит нога врага!

Ночь опускается медленно. На крышах уже заплясали отблески огней, в каждом доме пекут сейчас пироги!

Мрак густеет, но все равно я в любой темноте отыщу причал у дома старого Тама, где несколько лет назад отвязал лодку. Гляжу: передо мной вырастает высокая насыпь, в ней четыре высокие бойницы. И лодочный навес тоже обнесен колючей проволокой. Я причаливаю к берегу и привязываю лодку. И снова, как тогда, в моих руках позвякивает железная цепь. Но сердце бьется спокойно.

На этот раз я нарочно бренчу цепью — пусть старый Там готовится встретить гостя. Освобожденная земля… Свобода… Эти слова сейчас для меня — осязаемая реальность. Свобода — это значит, что я могу свободно, не таясь, звенеть лодочной цепью. И так же свободно, неторопливо я поднимаюсь по тропинке. И наконец, свободно и открыто ступаю на порог дома, вокруг которого некогда так упорно кружили вражеские патрули…

Нет, это не старый Там. Это его сын Хай Кан и с ним несколько бойцов.

Они сидят посреди комнаты на топчанах и ужинают. Рядом лежит оружие.

Вхожу. Они не сразу меня узнают. Лишь минуту спустя Хай Кан, вскрикнув, бросается обнимать меня.

— О небо! Это же наш Бай!

— Да, братец Хай, это я!

— Сколько лет, как ты уехал из Сео-Дыока! Где же ты был все это время?

— Работал, братец Хай, воевал. А вы-то как? А где же дедушка Там?

— Отец? — Хай Кан произнес только это слово и умолк. — Отец умер, — произнес он тихо через некоторое время.

Дедушка Там умер! Боль лишила меня дара речи. И Хай Кан так же безмолвно стоял рядом. Потом он потянул меня за рукав, приглашая сесть на топчан.

Кто-то крикнул нам из глубины комнаты:

— Вот что, о прошлом поговорим после! А сейчас пусть он выпьет и закусит с нами!

Сажусь на топчан. Только теперь я узнаю старых знакомых. И того, кто сейчас говорил, я тоже знаю — это дядюшка Ты Дыонг.

В те дни, когда в Сео-Дыоке хозяйничал враг, дядюшка Ты Дыонг служил в отряде «гражданской обороны». Однажды во время вражеской облавы на нашу лесную базу дядюшка чуть не наступил мне на спину, но быстро нашелся и, желая во что бы то ни стало меня спасти, прошептал: «Лежи тихо, не шевелись!»

Да, я знаю всех, кто сейчас сидит в этом доме за мирной трапезой. Почти все они по принуждению служили в отряде «гражданской обороны». Гонялись за мной и моими друзьями, свирепо размахивая палками, и в то же время были самыми верными нашими защитниками. Они пережили вместе с родным селом самое тяжелое в его истории время, долго были пленниками, томящимися за колючей проволокой. Зато теперь стали настоящими партизанами, отважными бойцами, которым то же самое заграждение из колючей проволоки служит защитой.

Они угощают меня рисовой водкой — прозрачной и чистой, как в лучшие дни Сео-Дыока. Я гляжу на пузырьки в моем стакане и с грустью вспоминаю дедушку Тама.

Отчего он умер, я так и не знаю. Братец Хай Кан ничего мне не сказал.

— Пей, Бай дорогой! — раздается чей-то голос. Я медленно, маленькими глотками пью крепкую водку. Но вот к моему стакану снова тянется рука с бутылкой.

— Не надо, — говорю я, придерживая руку приятеля, — мне скоро уходить.

— Куда ты пойдешь? Ведь сегодня Тет! Зачем тебе мыкаться в такую ночь?

И Хай Кан стал горячо убеждать меня:

— Посиди с нами, Бай дорогой! Заночуй у меня, и я расскажу тебе, как погиб отец.

Скромный новогодний ужин длился недолго. Один за другим ушли бойцы: кто — сторожить дороги, кто — охранять село.

Накормив меня, жена Хай Кана сказала мужу:

— Я иду на женское собрание. Нам надо решить, как завтра доставить новогодние подарки бойцам. А ты посиди дома, поговори с Баем.

Она ушла, и мы остались с Хай Каном одни. Он долго молчал. А потом начал неторопливый рассказ: