Александр Чуксин - Однополчане

— Самолет готов, — доложил летчик. — Разрешите лететь.

— Да, разрешаю.

Зорин раскрыл свой планшет и достал карту.

— Сбросите листовки в населенные пункты. Внимательно просмотрите вот эти дороги к Сталинграду.

— Ясно, товарищ командир.

И снова тяжело заскрипела дверь. Вошел капитан Банников и передал командиру полка телеграмму. По тому, как изменилось лицо командира, все поняли: вести радостные.

— Дружинин с первой девяткой самолетов утром будет здесь. — Зорин засмеялся. — Спите, неугомонные, завтра налетаетесь!

Колосков попытался пошевелиться, но боль обручем сковала тело. Он силился вспомнить, что с ним произошло в полете. Постепенно кое-что прояснялось. Самолет попал в полосу зенитных разрывов… Отказал мотор… Самолет падал вниз… Дальше провал.

Колосков еще раз попытался приподняться. Но сейчас это ему удалось. В темноте прямо перед ним возвышался переломленный фюзеляж самолета, чуть сбоку лежал без движения полузасыпанный листьями Банников. Яков всем корпусом потянулся к товарищу, но тут же отвалился назад и от резкой боли в руке заскрипел зубами. «Черт, опять та же рука!»

Так он сидел довольно долго, привязанный ремнями к пилотскому сиденью, не в силах пошевелиться. Потом осторожно отстегнул поясной замок, оттянул ремни парашюта. Стало легче. Он сполз с сидения и нагнулся над Банниковым. Тот пошевелился.

— Жив, — радостно проговорил Колосков, ощупывая тело друга.

Штурман застонал. Сквозь брюки просачивалась кровь Мокрая гимнастерка уже успела замерзнуть и звенела, как жестянка.

— Куда ранило? Слышишь, Борис! Куда?

— В спину, — чуть слышно ответил штурман. — Очень больно.

Летчик медленно приподнялся, разглядывая место падения самолета. Бомбардировщик врезался в кусты. Кроме этих нескольких деревцев, кругом была голая степь, жилья поблизости видно не было. Поднятые ветром желтые листья влетали в разбитый корпус самолета и шуршали там.

— Далеко забрались, — проговорил Яков. — Ночь… только она и спасла нас. Как же быть?

— Яша, — зашептал штурман, — кроме Белокаменской, населенных пунктов поблизости нет. Это километров пятнадцать отсюда. Сможешь добраться? Там живет брат матери. Помнишь, в 1940 году у наших гостила Елена Александровна, жена дяди Феди…

Колосков, молча посмотрев на штурмана, присел на корточки.

— Я не брошу тебя, Борис. Давай подумаем вместе, может, что еще на ум придет.

Он осторожно отстегнул у штурмана парашют, распустил его, достал из кармана нож и стал срезать стропы.

— Сделаю тебе из руля поворота сани, попробую дотянуть.

Через полчаса все было готово для трудного путешествия.

— Ну, держись, Боря.

Яков потянул за белые стропы, и руль поворота, прижатый телом штурмана, сдвинулся с места. «Совсем ты плох, друг, — думал Колосков. — Надо быстрее двигаться, каждая минута дорога. Надо уйти подальше в лес от места падения самолета и от грунтовой дороги, которая ведет к линии фронта».

Долго полз Яков, таща за собой Банникова. Наконец, он решил отдохнуть и остановился. Банников открыл глаза:

— Сына повидать хочется… Яша. Так хочется.

Сглотнув горький комок, Яков проговорил:

— Увидишь еще… Летчиком сын станет.

Ветер постепенно слабел. Стало тихо. Слышалось лишь поскрипывание кустов, тронутых тонким льдом, да временами доносился посвист вороньих крыльев. Голодные птицы стаями кружились над полем.

— В детстве и я мечтал быть летчиком, — тихо заговорил Борис. — И вот не получилось из меня истребителя, стал штурманом… Ты, Яша, в Белокаменскую заходи с южной стороны. На площади трехэтажное здание — это школа, рядом живет дядя мой, Федор Банников, его все знают… Не забудь документы мои взять, а если первым попадешь в Харьков, зайди к нам. Таня любит тебя…

— Обязательно будем в Харькове. Зайдем к вашим, опять душистым чаем нас напоят. Помнишь, каким Таня нас угощала?

Банников молчал.

— Слышь, Борис, а там свадьбу с Таней сыграем, а там, глядишь, кумом будешь моим.

Борис с трудом пошевелил губами и слабо улыбнулся. Потом внутри у него что-то заклокотало, по телу пробежала судорога.

Яков быстро нагнулся к штурману. Тот лежал без движения, широко открытые глаза его были неподвижны.

Умер!.. Яков стянул шлем, долго смотрел в застывшее лицо Бориса. Потом достал нож, стал копать могилу. Рыть было тяжело. Верхний слой земли с трудом поддавался, на ладонях быстро появились ссадины. Порою Яков в изнеможении припадал к земле, отдыхал, набирался сил и снова копал. Когда могила была вырыта, Яков отбросил нож и окровавленной рукой провел по мокрому лицу. Шатаясь, поднялся на ноги, бережно осмотрел карманы Банникова, раскрыл партийный билет и долго разглядывал фотографию друга.

— Ах, сволочи, сволочи! — погрозил он кулаком куда-то в сторону.

Просматривая бумаги, он увидел небольшой блокнот. На первой странице прочел: «Я не щажу себя никогда. И потому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите. Ф. Дзержинский».

И чуть ниже: «12 декабря 1941 года — лучший день в моей жизни. Меня, молодого секретаря комсомольской организации, приняли в партию. После заседания партийного бюро ко мне подошел командир полка, поздравил и долго со мной беседовал. На прощанье сказал слова, которых я никогда не забуду: «Только тот побеждает врага, кто его ненавидит».

— Мы победим, Борис, победим, — прошептал Яков. — Клянусь тебе! И отомстим за тебя.

Среди листков блокнота Яков нашел небольшой портрет Владимира Ильича Ленина. Аккуратно свернул его и вместе с партбилетом бережно положил в левый карман гимнастерки.

В планшете была фотография Бориса. Из коры дерева Яков быстро вырезал рамку, вставил туда фотографию, написал карандашом: «Погиб за Родину 5.XI.1942 г. — капитан Борис Банников» — и прикрыл ее целлулоидом, отрезанным от планшета. Потом он осторожно уложил тело Бориса в могилу и стал засыпать мерзлой землей. Когда среди кустов вырос небольшой холмик, летчик вытащил пистолет и, забыв об осторожности, разрядил его в свинцовое небо.

Лишь к вечеру Яков выбрался из леса. Впереди на возвышенности раскинулась станица. Яков решил переждать в кустах возле грунтовой дороги и уже ночью перебраться в Белокаменскую. Погода хмурилась. Над Доном спускалась морозная дымка, белые нити инея узорами ложились на деревья и кусты. Из-за поворота показалась машина.

«Неужели заметят?» — думал летчик, прижимаясь плотнее к земле. Недалеко от него на полном ходу промчалось несколько автомашин с немецкими солдатами. Они испуганно жались друг к другу, держа наготове автоматы, направленные в сторону леса.

Когда машины проехали, Колосков с трудом поднялся и пошел по дороге, ускоряя шаг. На повороте он остановился. В глазах зарябило. Тошнота подкатывалась к горлу. «Главное — не потерять сознания», — размышлял летчик.