Александр Чуксин - Однополчане

Где-то высоко в бездонном небе Яков услышал гул самолетов. Он поднял голову. Самолеты летели тремя девятками. Левее и выше больших двухмоторных кораблей парами барражировали истребители сопровождения. «Ну вот и дождались наши», — с облегчением подумал летчик.

Превозмогая боль, шатаясь, он перешел поле и, оглядываясь по сторонам, вошел во двор крайнего домика поселка. Долго прислушивался. Потом, сжимая в руках пистолет, постучал в окошко.

В комнате послышались шаги. Кто-то надрывно закашлялся, подошел к дверям.

— Кто там? — донесся до слуха Якова старческий голос.

— Скажите, Банникова Елена Александровна далеко живет?

— Пятый дом от угла.

До дома Банниковых Яков добрался благополучно. Открывшая дверь женщина проворчала:

— Ночевать негде, да и не имеем права пускать посторонних, узнают — расстрел, — но все же посторонилась, пропуская летчика.

Миновав темные сенцы, Яков вошел в комнату. Окна были занавешены шторами, сделанными из камыша, на столе тускло горела керосиновая лампа Летчик быстро осмотрелся, устало присел на скамью. Вошедшая вслед за ним женщина, остановившись у порога, внимательно рассматривала летчика. Вдруг на лице ее появилась растерянная улыбка:

— Яша, откуда… ох, голубь ты мой! — Елена Александровна бросилась к нему.

— Елена Александровна, вы не беспокойтесь. Я только перевяжу рану и сейчас же уйду.

— Да ты что? Куда же в ночь пойдешь? Не пущу, и не думай. Ишь, что придумал: «не беспокойтесь». Располагайся, как дома, а завтра подумаем, что и как.

— В станице немцев много?

— Немцев мало, а румын много, госпиталь здесь у них.

Елена Александровна поспешно достала из печи большую кастрюлю, налила в таз горячей воды.

— Давай обмою рану и перевяжу. Да ты не стесняйся.

Она молча обмыла летчику распухшую руку и покачала головой:

— Где же это тебя?

— Подбили утром, за лесом упал. Там и друга похоронил, — проговорил Колосков, умолчав, что друг этот — Банников.

— А Боренька как?

— Он у нас герой… герой, — тихо проговорил Яков.

Елена Александровна поспешно подошла к шкафу, набросила на плечи солдатскую шинель.

— Пойду к соседям, у них живет румынский солдат, в госпитале работает… йода и бинтов возьму. Да ты не беспокойся, — замахала она руками, заметив движение Колоскова, — он не выдаст, помогает нашим…

Когда Елена Александровна ушла, Яков достал из планшета карту, развернул ее. Он решил завтра же ночью пробраться в Калач. Путь предстоял далекий и трудный. Немцы укрепились на левом берегу Дона. Линия фронта дугой уходила к Волге.

«Подамся на северо-восток, — размышлял летчик, — там наши ближе, да и лесов побольше. Ночами доберусь до своих. Эх, если бы не рана!»

Елена Александровна вернулась быстро. В руках она держала небольшой саквояж. Ставя его на стол, радостно проговорила:

— Сейчас выберем, что нам надо, — и тут же спросила: — Последние известия не слышал?

— Нет.

— Наши сегодня на всех фронтах сдержали наступление немцев. Много немецких самолетов сбито, и наших пять не вернулось с боевого задания.

«И мы вошли в это число», — подумал Яков и спросил:

— Откуда узнали?

— Соседи рассказали, они читали сообщения Информбюро.

— Где же достали?

— Да мы-то здесь всё знаем, ведь советская власть осталась. Каждый день, утром или вечером, обязательно расклеивают сообщение. Районная газета и то выходит. Немцы ищут наших людей, да видно руки коротки.

— Выходит, и в тылу им покоя не даете. Долго не устоят…

Елена Александровна внимательно посмотрела на Якова и заботливо проговорила:

— Ты, Яша, лезь на печку, там и переоденешься. В углу лежат брюки и рубаха. Федины… Он под Харьковом погиб, а старший сын погнал трактора за Волгу. Я вот с младшим осталась. А Таня с матерью где?

— В Харькове. Не успели они уехать.

— У вас с Таней серьезно?

— Да, Елена Александровна. Думали осенью сорок первого пожениться, да вот не удалось.

— А Гитлер по-своему решил, кровушки захотел, — она всхлипнула и посмотрела на кровать, где, раскинув кулачки, неспокойно спал мальчик лет четырех.

— Твои-то родные на месте остались?

— Отец из Крамова никуда не поедет. Он и до войны не любил разъезжать. Братишка с ними, втроем остались…

Ночью Яков проснулся от выстрелов на улице. Нащупал под подушкой пистолет, поднял голову. Возле, окна, прильнув к стеклу, стояла Елена Александровна. До слуха летчика долетел шепот: «Проклятые собаки, тешитесь. Ну, погодите, кровопийцы…»

Выстрелы стихли, Елена Александровна еще немного постояла у окна, прислушиваясь, потом, вздыхая, пошла к кровати.

Утром, когда Колосков проснулся, Елена Александровна хлопотала у стола, мальчик по-прежнему лежал в кровати, глаза его были закрыты.

— Что это он у вас заспался? — спросил Колосков.

— Заболел Валя мой. Второй день жалуется, что головка болит. И помочь некому — вот время-то наступило.

«Сына Бориса тоже так звали», — подумал Яков, глухо спросил:

— Сколько мальчику лет?

— Три годика. Был здоров, от окна не отходил. Как увидит наших военных, все зовет — папа идет, папа. Да ты вставай, кушать будем. Костелу, тот румын, о котором я тебе вчера говорила, консервы передал.

— Этот Костелу надежный человек? Вы точно знаете?

— Наши ему доверяют.

— Так, может, он поможет… Лодку мне надо. Пора уходить.

— А если свалишься в дороге-то?

— Доберусь. Рана на ходу скорее заживет, — проговорил Яков.

Мимо окон промелькнула женская фигура, и сразу же раздался громкий стук в дверь.

— Лезь на печь и закройся, — испуганно проговорила Елена Александровна и быстро вышла в сенцы.

Яков услышал ее раздраженный голос.

— Что вам надо?

— Меня прислали к вам. У вас сын заболел, — ответил тихий голос.

— Кто вас просил, я никому не говорила.

— Ничего не знаю, меня прислали, я должна его осмотреть и лекарство принесла. С дежурства прямо к вам.

— За помощь спасибо, но в комнату вас не пущу.

— Почему?

— Сами знаете…

— Эх, тетя Лена, и не стыдно вам…

Яков услышал, как резко захлопнулась дверь. В комнату вошла возбужденная Елена Александровна.

— Кого это вы прогнали?

— Да здесь одна, летом приехала к сестре, в школе они живут. Могли бы с войсками нашими уйти. Так нет, остались. И мало того — эта вот у румын в госпитале работает. Офицер в очках каждый вечер к ней ходит. Старшей-то стыдно стало, на улицу не показывается. Бесстыдницы… — она сердито сплюнула, подошла к окну и раздвинула занавески.

— Вот она — полюбуйся.

Возле большого кирпичного здания стоял румынский офицер в кожаном пальто. Рядом с ним — девушка.

— Да это же Лида Кириченко! — воскликнул Колосков. — Нет, не может быть… — Забыв об осторожности, он припал к стеклу, вглядываясь в девушку: не ошибся ли?