Александр Каневский - Впереди разведка шла

В начале июля в нашем корпусе произошло волнующее событие: соединению передавалась танковая колонна «Донской казак». Митинг, организованный по этому поводу, показал, насколько высок дух гвардейцев, их непоколебимая готовность громить заклятого врага. Мы еще раз почувствовали, с каким напряжением трудится тыл, отдавая все для быстрейшего разгрома врага.

Среди делегатов был и старый колхозник Иван Петрович Шелудыко с хутора Фролов. Подсчитал он свои личные тысячи, да и пошел с подписным листом по куреням собирать деньги на колонну. Теперь Иван Петрович гладил заскорузлой ладонью броню танка и приговаривал: «Пусть слава наших машин разнесется далеко, и выполнят они святое дело».

— Трудящиеся области, — сказал секретарь Ростовского обкома партии Д. И. Майоров, — построили эти танки на свои скромные сбережения и с радостью передают их вам, в ваши надежные руки.

Взволнованно и горячо говорили затем донбассовец старший лейтенант Харченко, старшина Аржаных. Командир 2б-го танкового полка майор Рой, приняв боевые машины, подошел к Знамени части, опустился на колено, чеканя слова, произнес:

— Мы клянемся, что не пожалеем своей крови, своих горячих сердец для победы над врагом. Для нас не будет покоя до тех пор, пока хоть один фашист топчет поганым сапогом нашу священную землю.

— Клянемся! — прокатилось волной над алым полотнищем, над строем сверкающих краской «тридцатьчетверок» с надписью на башнях «Донской казак».

После митинга молодых коммунистов, комсомольских активистов и агитаторов собрал начальник политотдела бригады полковник Парфенов.

— В этих местах,—сказал Владимир Александрович, — враг не раз ощущал на своей шкуре сокрушительные удары. Осенью сорок первого здесь крепко побили танковую армию Клейста. Тысячи отборных солдат нашли могилу на донской земле. Операция «Эдельвейс» с треском провалилась. Без оглядки удирал Клейст и в прошлую зиму с Северного Кавказа, вновь спрятавшись за неприступный «Миус-фронт». Сейчас перед нами новая армия — шестая. В предстоящей операции надо сделать так, чтобы и «мстителей» закопать на Миусе, а также усмирить танковое зверье генерала Макензена. И эта трудная задача нам вполне по силам. Хочу, чтобы вы сказали об этом бойцам, офицерам, обязательно напомнили о боевых традициях корпуса, бригады, мужестве и героизме гвардейцев, не раз смотревших смерти в глаза. Врагу не удержаться ни за какой стеной, будь она каменной или железной!..

Последние часы перед наступлением тянулись томительно долго. Для нас это ожидание было еще более растянутым — дело в том, что корпус находился в резерве и должен был наступать в первом эшелоне 2-й гвардейской армии на ее правом фланге.

И вот долгожданная минута — заклокотал, застонал «Миус-фронт». Одновременно сотни и сотни орудий взорвали воздух, в сторону врага с устрашающим воем понеслись огненные стрелы «катюш», вдоль укрепленных высот побежала цепь вспышек, поднялись в небо смерчи земли, камня, железа, бетона. В канонаде тонули не только голоса людей, но и рокот бесчисленных самолетов. Над самой головой — так, что все невольно пригнулись,— с ревом промчались, распластав темно-зеленые крылья, десятки штурмовиков. Вслед за этим из хаоса звуков выделились мощные, глухие разрывы бомб. Впереди все горело, дрожало, над холмами сплошной стеной стоял дым.

Два с половиной часа артиллерия и минометы при поддержке авиации взламывали и разрушали оборону гитлеровцев на Миусе, а как только огонь был перенесен в глубину, поднялась матушка-пехота.

Я всегда с глубоким уважением относился к этим труженикам войны, поражался, как пехотинец, открытый со всех сторон свинцовым ветрам, сотканный из теплой человеческой плоти, может устоять перед огнем пушек, железом танков, яростью бомбежек. Теперь в такой роли оказался и я, как командир взвода автоматчиков...

Через несколько часов в тыл уже вывозили раненых, в основном тяжелых. Даже бывалые бойцы, не раз меченные войной, повидавшие и пережившие ох как много, говорили: «Сколько воюем, подобного не видели. Немцы во время артподготовки попрятались, как сурки, а потом очухались, опомнились. Вызвали авиацию, подбросили резервы. Ну и пошла мясорубка...»

Наиболее сильное сопротивление оказал противник в опорных пунктах западнее Дмитриевки и в районе Мариновки. Здесь наша артиллерия не смогла поразить железобетонные укрепления, поэтому наступавшие понесли внушительные потери.

Итог первого дня боя оказался весьма скромным: наши войска овладели частично первой, а кое-где второй позициями главной полосы немецкой обороны.

Всю ночь гитлеровцы штопали бреши, лихорадочно подтягивали резервы. Повторные атаки на рассвете оказались безрезультатными. Готовившуюся к отправке под Курск 16-ю моторизованную дивизию командование вермахта срочно перебросило к месту прорыва и с ходу ввело в бой. С юга сюда же торопились на автомашинах части 111-й и 336-й пехотных дивизий, с севера подходили 32-я дивизия и унтер-офицерская школа 6-й полевой армии.

Теперь настал черед и нам вступать в бой.

...Рассеялись дымы, осела пыль на искромсанную землю, кое-где дотлевали «тигры» и наши «тридцатьчетверки». В воздухе стоял тяжелый дух разложения.

Далеко впереди над россыпью кубиков хат, над серыми пятнами садов багровел кровавый отблеск пожаров. Это зрелище леденило душу, тем более, что стояла особенная, жуткая и глухая тишина.

И вдруг ее, как удар грома, слизала артиллерийская канонада, стремительно и страшно нарастая в силе.

Ожидая начала атаки, мы смотрели в сторону батальонного КП. Вот и сигнал — красная ракета с шипением пошла вверх, мелькнула рубиновой точкой и рассыпалась... Пора!

Невидимая, туго закрученная пружина выбросила всех из окопов, подтолкнула вперед. Туда, где плотно ложился артиллерийский огонь, где сплошной гул от разрывов катился девятым валом. Рядом пронеслись «тридцатьчетверки», прозвенев гусеничным водопадом.

Убыстряем бег. Вот и заграждения. Проволока похожа на бурьян, бурьян на проволоку: все покрыто пылью, копотью и гарью от разрывов снарядов и мин. Во многих местах «колючка» порвана, мины выброшены на поверхность.

Казалось, ни одного гитлеровца не осталось в живых после огненного смерча. Но стоило нам приблизиться к траншеям, как передний край ощетинился огнем, засверкал пулеметными и автоматными вспышками. В эту многоголосицу вплелось уханье немецких пушек.

Отовсюду неслось «ура», обрывки команд, отборная матерщина, кто-то охал от боли, падал...

— На пригорке дзот. Бей по вспышкам!..

— Куда пятишься, мать твою!..

— Патроны! Ленту давай.

— Эх, отгулялись, казачки...

Последнее относилось, видимо, к танкистам, что сидели в «тридцатьчетверке» с надписью «Донской казак».