Семён Борзунов - С пером и автоматом

Вскоре над нашими позициями появилась немецкая «рама» (самолет-корректировщик), и шквал огня обрушился на оборонительные позиции батальона. Но бойцы, находясь в укрытии, потерь не имели. Когда же пыль рассеялась, все отчетливо увидели, как из-за угла улицы выползли танки и стали медленно, словно обнюхивая каждый метр асфальта, приближаться к нашим позициям.

«Черт бы ее побрал, эту «раму»!.. Чапичев, Чапичев!» — с грустью подумал Деревянкин.

— Приготовить гранаты! — раздалась команда.

Артиллеристы-истребители открыли по вражеским машинам огонь прямой наводкой.

Загорелся головной танк. Две другие машины, ведя яростный огонь с ходу, стали быстро разворачиваться, пытаясь скрыться за массивными домами.

Теперь заговорили автоматы: это наши стрелки открыли дружный огонь по немецкой пехоте, ползшей за танками и теперь оставшейся без прикрытия.

Автоматчики отбили одну за другой несколько атак. Ксенофонтов, упоенный боем и забывший свой фотокор, лежал в одной шеренге со всеми и стрелял по убегавшим гитлеровцам. И вдруг неожиданно для всех поднялся во весь рост, высунулся из пробоины и хотел было бросить гранату, но… не смог.

Вражеский снайпер сразил его наповал. Деревянкин с помощью солдат поднял его на руки и отнес в безопасное место. Подбежал санитар, но сделать уже ничего было нельзя.

Вместе с телом погибшего товарища, с которым много месяцев провел бок о бок на фронтовых дорогах, Деревянкин на той же машине вернулся в редакцию, так и не повстречавшись с Чапичевым.

Сотрудники газеты были потрясены утратой. Все очень любили Ксенофонтова за его веселый характер и какую-то девичью застенчивость. Он был в буквальном смысле журналистом переднего края: там чаще всего его можно было увидеть. Хорошо знакомый с фронтовой обстановкой, он свободно ориентировался на любом участке. Очень быстро умел сходиться с людьми и там, где бывал, обычно заводил много новых друзей. Все работники газеты знали Николая Петровича Ксенофонтова как человека исключительной скромности, обаятельности и простоты.

Девятнадцатилетним пареньком-комсомольцем Коля Ксенофонтов добровольно ушел служить в армию. Он сразу же попросился на фронт. Рядовым красноармейцем принимал участие в боях в Крыму, на Северном Кавказе, на Кубани. Солдатом участвовал в феодосийском морском десанте, в знаменитом броске на Малую землю под Новороссийском и в форсировании Керченского пролива. В боях был дважды ранен и контужен. За проявленные мужество и отвагу был награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу» и «За оборону Кавказа».

На второй день после похорон Ксенофонтова к Деревянкину подошел редактор я подал вырезку из многотиражной солдатской газеты, в которой рассказывалось о Якове Чапичеве, о его подвиге…

И словом, и мастерством

В боях, которые наши подразделения вели за город Бреславль, редко выдавалось свободное время. Но если же оно появлялось, то агитатор полка майор Чапичев стремился максимально использовать его для того, чтобы накормить подчиненных горячей пищей, пополнить все виды боеприпасов, дать всем хорошенько отдохнуть. В первую очередь, конечно, поспать вдоволь. Но часто солдаты отдыхали и по-иному: слушали из уст своего агитатора забавные истории, которые он незаметно превращал в задушевные беседы. Так было и на этот раз.

…Ртутный столбик термометра с каждым днем поднимался все выше и выше. Солнце заметно пригревало, становилось горячей. Весна настойчиво вступала в свои права. Вечера становились теплыми и светлыми. Ветер тихо шумел в ветвях позеленевших деревьев, вершины которых, казалось, упирались в бездонную густую синь. И только рассеянная в воздухе водяная пыль да туманная дымка обволакивали впереди стоящее многоэтажное здание, которое завтра надо обязательно взять штурмом.

Это — завтра, а сегодня солдаты отдыхали. Как всегда, в такие минуты в подразделениях появлялся майор Чапичев. Вокруг него быстро собирались солдаты, и он без всяких вступлений начинал очередной рассказ о том, что видел сам или узнавал от других.

— Однажды мы приехали к минометчикам, — начал он издалека. — Подходим к одному из домов и видим такую картину: стоит у колодца старшина. На лице — кислая мина, будто мучается зубной болью. Против него сидят минометчики и тоже молчат. Рядом дымится походная кухня, и повар около нее хлопочет. Обед готовит — время как раз обеденное было. Постояли мы минут пятнадцать — положение не изменилось. Все сидят и по-прежнему молчат. На лицах — ни одной улыбки. Старшина смотрит на подчиненных — те на него. Думаю, что же это за обряд такой ввел старшина в своей роте? Подхожу ближе. Спрашиваю потихонечку сидевшего минометчика: скажи, мол, что это молчаливое сидение означает? «А это просто, — отвечает он. — Повару надо готовить обед, а он не знает: вода в колодце отравлена или нет. Приборов для анализа никаких. Вот старшина и решил сам на себе проверить эту воду. Выпил стакан и ждет: умрет или не умрет. И мы ждем — обедать-то надо». От такого объяснения помрачнел и я…

— О, это нам тоже знакомо, — за всех ответил пожилой старший сержант Шерстняков Алексей Дмитриевич. — Давайте нам что-нибудь повеселей.

— Хорошо, повеселей так повеселей, — охотно согласился Чапичев. — Но об этом вы тоже помните и не пейте без разбору любую жидкость из любой посуды. Знайте, враг коварен и на все способен. Берегите себя? нас теперь больше чем когда-либо ждут дома. Война-то идет к концу. А сейчас я расскажу вам случай посмешнее: про немецкую эрзац-свадьбу.

— Вот это — другое дело, — послышались одобрительные голоса гвардейцев. — Про свадьбу мы давно не слыхали. А про посуду помним…

— Немцы, как вы знаете, мастера на всякие эрзацы, — продолжал Чапичев, довольный тем, что его намек понят правильно.

— На что, на что, а уж на это они действительно мастера, — снова не удержался Шерстняков, — у них ничего настоящего нет. Только пыль в глаза пускают. Все эрзацовое: и масло, и сыр — в рот нельзя взять. Тьфу!

— Но одним эрзацем они превзошли самих себя, — прямо к сути дела приступил Яков. — Эрзац-свадьбы стали устраивать. У них сейчас усиленно внедряется так называемое заочное венчание.

— Как же это можно — раздался молодой голос.

— А вот как. При помощи фашистских канцелярий какая-нибудь медхен находит себе на фронте Ганса, который согласен на ней жениться. После этого устраивается свадьба. Но не настоящая, а, так сказать, заочная. Эрзац-невеста надевает подвенечное эрзац-платье, пастор совершает необходимые формальности, и дело сделано.

— Без жениха? — уточнил тот же нетерпеливый солдат.

— Почему без жениха? Жених тоже есть, но не настоящий — эрзац-жених. Рядом с невестой ставят стул, а на стуле лежит каска. После эрзац-свадьбы, которая быстро заканчивается, невеста хватает под мышку своего мужа, то бишь каску, и торопится в убежище, так как с неба в это время уже падают не эрзацы, а настоящие советские бомбы.