Эллио Витторини - Люди и нелюди

Она прижалась лбом к плечу Эн-2 и долго плакала на его плече. Их видели все прохожие: мужчину, поддерживавшего рукой велосипед, и женщину, которая плакала у него на плече; но смотревшие на них люди возвращались оттуда, где были мертвецы, и потому не удивлялись.

Перестав плакать, Берта спросила:

— А мне нельзя сесть на раму?

Он вспрыгнул в седло и посадил ее на раму.

— Ты устанешь, — сказал он.

— Отсюда далеко до твоего дома?

— Нужно проехать через весь город. Мы сейчас ведь возле Римских ворот.

— Когда устану, я слезу и пойду пешком.

Они проехали часть пути по мертвым улицам: за Римскими воротами они направились к кольцу Навильо, потом по кольцу к Сан-Лоренцо, к Сант-Амброджо, к церкви Благодати, все время по мертвым улицам, между разрушенными домами, под золотым, как октябрьские листья, зимним солнцем, и каждую минуту он спрашивал:

— Ты не устала? Не хочешь слезть? Если хочешь, пойдем пешком.

— Нет. Поедем дальше, — отвечала Берта.

Она сказала ему, что устала, только когда они выехали на обитаемые улицы вокруг Северного вокзала, и оттуда они двинулись пешком; они шли и молча глядели друг на друга, пока не добрались до виадука над колеей Северной дороги.

— Пройдем через Парк? — спросила Берта.

— Только по наружной аллее, до Симплонских ворот.

— А не хочешь зайти поглубже?

— Зайдем поглубже.

Они вошли за ограду, где были разрушенные павильоны, теперь Берта вела Эн-2, и они прошли по аллеям, с которых развалины видны были лишь издали.

— Я тебя и здесь искала.

— Здесь, в Парке?

Из развалин, среди высоких деревьев, поднимался дым.

— Ты видишь дым там, в глубине? — спросила Берта.

— Вижу.

— Я здесь уже была сегодня.

— Наверно, это бездомные готовят себе что-нибудь поесть.

— Пойдем, — сказала Берта. — Уведи меня.

— Хочешь, я опять посажу тебя на раму?

— Посади.

Он посадил ее на раму.

— Поедем быстрее, — сказала Берта. — Надо и нам приготовить что-нибудь поесть.

Она опять была такой же, как на площади перед мертвецами, лицо ее сияло от какого-то внутреннего воодушевления, и ему казалось, что у него прибавляется сил и он может быстрее крутить педали оттого, что нужно везти Берту.

— Нам не придется больше ждать?

— Не придется.

— Значит, ты моя жена?

— Жена, если ты согласен взять меня в жены. Ведь ты согласен?

— О, ты всегда была моей женой.

— Я стала твоей женой только с сегодняшнего утра.

— Ты всегда, всегда была моей женой.

— Только с сегодняшнего дня. С этой минуты.

Они шли вдоль Симплонского проспекта и не разговаривали больше. Вдруг Берта указала рукой куда-то.

— Кажется, что там видны горы.

— Кажется? Если их видно, значит это горы.

— Разве горы видны из Милана?

— А ты их не видишь? Видны, конечно.

— Никогда не знала, что отсюда можно их увидеть.

— А ты знала, что ты моя жена? Не знала. А ты моя жена.

— Я и не была твоей женой, пока об этом не знала.

— Нет, была.

Они поравнялись с его домом, он взял велосипед на плечо, они поднялись, вошли в комнату.

— Ты всегда была моей женой, — сказал Эн-2. И поцеловал ее. За окнами, высоко над домами, в глазах неба все еще видны были белые и голубые вершины гор, парившие над землей, — далекие горные снега.

— Разве ты не была моей женой всегда? Была!

Он снял с крючка женское платье, которое висело за дверью.

— Видишь, твое платье? Значит, ты всегда была здесь.

— А горы? — спросила Берта. — Ты всегда их видел?

— Всегда.

— А мертвые?

— И они были всегда.

— А синие глаза?

— Синие глаза?

— У кого, ты всегда говорил мне, были синие глаза? У твоего отца? Когда ты был маленький?

— Это была ты.

— Глаза твоего отца — это была я?

— И ты была моим детством.

— И твоим детством тоже?

— Ты была всем. И была и есть. Всем, что было моим.

— Всем?

— Да, всем, что было и есть.

— И твоей женой?

— Моей женой. Моей бабушкой и моей женой. Моей матерью и моей женой. Моей дочерью и моей женой. Горами и моей женой.

— А тот человек? — спросила Берта. — Кем я была тому человеку?

— Почему ты должна быть кем-то тому человеку?

— Но кем-то я ему приходилась. Не то почему же я была с ним? Кем-то я ему была.

— Зачем тебе об этом думать? — сказал Эн-2.

— Тогда давай приготовим чего-нибудь поесть.

— Верно, — сказал Эн-2. — Приготовим чего-нибудь поесть.

Он открыл одну из дверей.

— Здесь у меня кухня.

И он показал ей в шкафу все, из чего можно было приготовить пищу.

— Мы не купили хлеба, — сказал Эн-2. — Я сейчас сбегаю за хлебом.

Он снова поднял на плечо велосипед и вышел, а Берта осталась за окнами одна — думать о себе и о том, другом мужчине, почему она была с ним и кем она ему была.

Кем же она была ему, кем? Она видела голубой снег в горах, видела зиму — этот снег, и снег на крышах под окнами, и голый Милан, и нагие поля вокруг Милана, и золотое, как октябрьский лист, солнце; еще она видела все, что называл ей Эн-2, когда говорил, чем она была для него и раньше и сейчас, и спрашивала себя, кем она была для того, другого мужчины. Кем? Она видела платье, что висело за дверью, этому платью было десять лет, и оно тоже было ею, а она эти десять лет оставалась с другим. Почему она десять лет была с другим? Кем она была ему?

Эн-2 вернулся, он принес хлеб и еще цветы и положил букет перед нею на стол.

— Ты всегда была…

— И цветами тоже?

— И цветами. Я покупал их — и это была ты. Я нес их — и это была ты.

Он поднял Берту, обхватив ее ноги.

— Ты, — сказал он. — Ты, ты.

Он нес ее к кровати и целовал.

— Нет, — сказала Берта.

— Нет? — не понял Эн-2. — Что нет?

Берта обняла его голову, целуя в шею, в щеки, в губы, но при этом твердя свое «нет».

— Я боюсь, — сказала она.

— Боишься?

— Но чем-то я все-таки была для него как-никак?

— Ну и что?

— Мне нужно с ним поговорить. Необходимо поговорить.

— Ты поговоришь с ним после.

— Я хочу сначала, до того…

— До чего? Он всегда знал все, что было.

— Но было не то, что сейчас.

— Он всегда знал, что есть между нами.

— Но сейчас ведь совсем не то. Я должна сказать ему, как все обстоит теперь.

— И тебе обязательно нужно сказать ему раньше?

— Прошу тебя, — сказала Берта, — позволь мне сказать ему все раньше.

— Почему раньше? Кто он такой, что ты должна сказать ему раньше?

— Позволь мне сказать ему раньше.

— Но почему? Ты хочешь говорить с ним, как будто ты не моя жена? Ты еще не хочешь быть моей женой? Кем же ты хочешь быть?

Он выпустил ее из объятий и встал.

— Кем же ты хочешь быть? — повторил он. — И кем ты была?

Берта осталась лежать, опершись на локоть, в той позе, в какой он ее оставил, она только опустила глаза. Казалось, она боится увидеть снежные горы за окном, и все, что она видела сегодня: цветы на столе, свое старое платье за дверью, дым среди развалин, синие глаза старика, лица убитых на тротуаре.