Эллио Витторини - Люди и нелюди

— Поешь сама или оставь мне на завтра. Спасибо.

— Ты так и не укрылся? — спросила Лорена. — Замерзнешь. Подожди, я сниму с тебя ботинки и укрою тебя.

— Спасибо, — сказал Эн-2. — Я и сам могу.

— Так укройся. Опустить жалюзи?

— Опусти. Спасибо.

Лорена опустила жалюзи и теперь не могла найти дорогу обратно от окон.

— Зажги свет и садись, — сказал Эн-2.

Лорена не стала зажигать свет.

— Я тоже могу побыть в темноте, — сказала она. — Куда мне сесть?

— Там, в ногах кровати, есть стул.

Лорена села.

— Вот, — сказала она. — Я сижу.

— Что же ты будешь делать? — спросил Эн-2.

— Как что буду делать?

— Ты хочешь разговаривать? Мне что-то не очень хочется.

— И не разговаривай. Спи, если хочется спать. Ты хочешь спать?

— А ты меня будешь стеречь? Спасибо, Лорена. Иди домой.

— Мне нечего делать дома.

— Ты хочешь остаться здесь, пока у тебя не будет другого дела?

— Пока тебе не надоест.

— Мне не надоест, — сказал Эн-2, — но до комендантского часа осталось всего ничего.

— А я могу остаться тут на всю ночь.

— Всю ночь просидеть на стуле!

— Ну и что? Могу и целую ночь просидеть на стуле.

— Лорена, — сказал Эн-2, — ты молодец, ты храбрая девушка и красивая к тому же…

— Что это с тобой стряслось?

— Дай мне сказать. Может быть, ты лучше всех остальных женщин и мужчин на свете.

— Ты думаешь?

— Всегда ты можешь делать то, что проще всего сделать.

— Надеюсь, что это так.

— И я тоже, — сказал Эн-2, — хотел бы делать то, что проще всего.

— Почему же ты не можешь? Если хочешь, значит можешь.

— Выходит, что не могу. Ты сидишь возле меня на стуле, ты пришла, и все так просто. Разве все не просто для тебя?

— Конечно, просто.

— Если бы на твоем месте здесь была другая женщина, все стало бы просто для нас обоих. Мы оба могли бы делать то, что проще всего. Тогда даже уехать из Милана было бы просто.

— А что, уехать из Милана так сложно?

— Для меня? Для меня сложно. Для тебя просто иметь то, чего хочешь, а если ты и не можешь получить свое, все равно и это для тебя просто. Даже просидеть на стуле всю ночь для тебя просто.

— Очень даже просто.

— А для меня даже ждать не просто.

— Почему?

— Не просто, и все. Я не в силах больше ждать.

— Так не жди, если ты не в силах.

— Я и не жду, по правде говоря. Разве я жду? Нет. По-твоему, я жду?

— Не знаю, — сказала Лорена. — А тебе надо было ждать?

— Да, ничего другого — только ждать. И разве не просто было бы ждать еще?

— Просто.

— Очень просто. И сопротивляться — тоже было бы просто. Видеть, как гибнут люди, как гибнет один, потом другой, — и все же не пасть духом, сопротивляться. Это просто, и я делал это. Разве нет?

— Ничего другого делать не остается.

— Ничего другого делать не остается? И нет другого выхода, более простого?

— Сейчас — нет.

— И тебе, чтобы делать то же самое, довольно знать, что другого выхода нет? Ты можешь и дальше так?

— Могу.

— Все время делать то же, все время сопротивляться?

Наверно, в этом и было все дело. В том, что можно сопротивляться так, будто ты должен сопротивляться всегда, будто и не должно быть другого выхода, кроме сопротивления. Всегда люди будут гибнуть у тебя на глазах, а ты всегда не в силах будешь их спасти, помочь им, всегда тебе останется только одно: бороться и мечтать о гибели. Бороться во имя чего? Во имя сопротивления. Как будто гибель, грозящая людям, никогда не исчезнет, никогда не придет освобождение. Тогда, может быть, сопротивляться просто. Сопротивляться? Да, для того, чтобы сопротивляться. И это очень просто.

— Ты спишь? — спросила Лорена.

— Нет.

— И не спал? Мне показалось, ты уснул.

— Нет, я не спал.

— Ты больше ничего не сказал.

— Ничего не сказал?

— Вот уже несколько часов, как ты молчишь.

— Несколько часов? Так давно?

— По-моему, очень давно.

— А ты все сидишь на стуле? Ты замерзла.

— Я не замерзла.

Эн-2 встал с кровати.

— Так замерзнешь. Ложись в постель.

— Не лягу!

— Ляжешь.

Он нашел ее в темноте, притянул за руку, толкнул к кровати.

— Я не хочу, — говорила Лорена.

— Ты уже на кровати, вот и ложись. Я устроюсь на диване.

— Я пойду на стул.

— Оставайся на кровати, а я пойду на диван. У меня есть еще одно одеяло.

— Я иду на стул.

— А я ухожу на диван.

Он отошел, лег на диван и оттуда спросил Лорену:

— Где ты? Ты лежишь?

— Нет, я опять сижу на стуле.

— Ты что, так всю ночь просидишь?

— Могу и всю ночь.

— И завтрашнюю ночь?

— Могу и завтрашнюю.

— И послезавтрашнюю?

— Может, и послезавтрашнюю.

— И все ночи можешь просидеть?

— Может, смогу, а может, нет. Наверно, устану.

— А если бы у тебя не было никакого выхода — только сидеть на стуле?

Лорена не ответила.

Долгая ночь проходила, Лорена закурила сигарету, Эн-2 тоже закурил, он спрашивал себя, чего еще можно желать? Чего еще проще можно желать?

Оставалось только сопротивляться ради того, чтобы сопротивляться, — или погибнуть. Разве гибель не угрожала людям всегда? Погибали наши отцы. Всегда понуренные, всегда в рваных башмаках. Они либо гибли с самого начала, либо сопротивлялись ради того, чтобы сопротивляться, и потом все равно гибли. Почему это должно кончиться теперь? Почему должно прийти освобождение?

Теперь многие сопротивляются во имя освобождения, которое должно прийти. И он сопротивлялся во имя освобождения — и раньше и сейчас, он был уверен, что оно придет, но именно по этой причине сопротивляться было не просто.

Он сказал:

— Я не уеду из Милана.

— Ты не спишь? — спросила Лорена.

— И что тебе за важность, сплю я или нет? Не сплю.

— Ты устал. Хорошо бы тебе поспать.

— Я еще буду спать. Времени у меня хватит.

— Уже пробило шесть.

— Ну и что? У меня еще хватит времени выспаться.

— Скоро рассветет.

— Я просплю весь день. Ведь я никуда из Милана не уеду.

— Не уедешь из Милана?

— Не уеду.

— Как так?

— У меня есть другие дела, вот и не уеду.

— Я должна буду предупредить товарищей.

— А почему бы тебе их не предупредить?

— Мне нужно будет сказать им, почему ты не уезжаешь.

— Скажи, что сегодня я не могу уехать.

— А завтра уедешь?

— Может быть, и завтра не уеду. Когда-нибудь уеду, только ты не бери с меня никаких обязательств. Я уеду поездом.

Потом он попросил ее поднять жалюзи; в туманном воздухе рождался день, рождалось солнце в тумане, летевшем вокруг него, высоко над Миланом, а он думал о том, как это было бы просто — остаться в Милане.

Начали сходиться его люди.

— Привет, командир!

— Привет.

Пришел один, за ним второй, и он был рад, что они могут повидаться с ним у него дома, войти в его жизнь, что нет больше нужды скрывать от них, где он живет. Он был доволен, что между ним и его товарищами появилась человеческая общность, самая простая, такая, какая существует между заболевшим школьником и его соучениками, которые пришли его проведать, и он был доволен, что его новое положение допускает эту общность.