Эллио Витторини - Люди и нелюди

— Еще укроюсь. Я вам зачем-нибудь нужен?

— Нет, нет, синьор. Я вас никогда не видел.

— Значит, вы искали кого-то другого?

— Нет. Я никого не ищу, ничего мне не нужно.

Низкорослый рабочий озирался по сторонам.

— Понимаю, — сказал Эн-2. — Вы просто зашли поболтать.

— Вот именно, — подхватил рабочий. — Простите, что я набрался смелости. Вы не сердитесь?

— Вы делаете мне честь.

— Нет, это вы делаете мне честь, синьор.

— Я был один, а вы пришли составить мне компанию. Присаживайтесь.

— Я не могу долго оставаться, — сказал рабочий и поглядел на Эн-2. — И вообще, разве можно здесь долго оставаться? Никак нельзя.

— Вам грозит опасность?

— Мне, синьор? Мне нет. И все-таки лучше здесь долго не оставаться. Вы можете ходить?

— Вы обо мне говорите?

— О вас? Я вас никогда не видел. Я говорю о торговце из табачной лавочки.

— Что на углу?

— Да, точно. Он не только торговец, он еще и болтун.

— Что же, поболтать все любят.

— Но не все болтают об одном и том же. А он болтает с газетой в руках.

— Как с газетой?

— Берет газету и говорит, что знает, кто это, и знает, где он живет.

— В самом деле? — переспросил Эн-2, ответив взглядом на пристальный взгляд рабочего. И добавил: — Но ведь он добрый человек, мухи не обидит.

Торговец побледнел.

— Не о нем? — сказали те двое. — Но ведь и мы не о нем говорим.

— Тогда в чем дело? — спросил торговец.

— Мы говорим о том, о ком ты говорил.

— А! — сказал торговец, почти смеясь. — Я ведь имел в виду ребус.

— Имел в виду «oremus»? [35] «Помолимся» (латин.) — начало католической молитвы

— Ребус! Я сказал — ребус!

— А мы говорим «oremus».

— Как вы сказали? Что вы имели в виду?

Один из них вынул из кармашка на животе телефонный жетон.

— А вот мы тебе покажем.

Он пошел за стойку к телефону.

— Синьор, — сказал торговец.

— Что, опять ребус?

— Нет.

Они облокотились о стойку, один с одной стороны, другой с другой; один вытащил записную книжку и карандаш.

— Ну, давай. Кто он?

Холодный пот тек со лба у торговца. Он ответил на ухо тому, который записывал, и для этого тоже облокотился о стойку.

— А где живет?

Торговец ответил, а тот снова записал.

— А мне хоть что-то перепадет от награды? — спросил торговец.

— От награды? — Оба захохотали.

Тот, что был повыше, щелкнул его пальцем по подбородку снизу вверх.

— Милашка! — сказал он.

— А разве я не сказал вам? Ведь это я вам сказал!

— Брось его! — сказал второй. — Не знает он, что ли, что мы можем еще и арестовать его?

Когда рабочий ушел, Эн-2 заметил, что стало смеркаться.

Он уже видел это. Он видел, как солнце встает, подернутое дымкой, как оно разгоняет ее и висит в холодном воздухе, как целый день с холодного неба оно ласкает его комнату, понемногу перемещаясь по ней; он провел с ним весь день, погруженный в мысли, он вглядывался в его свет — далеко, до самых гор, он ждал, и теперь он снова увидел, как стало смеркаться.

Надо ли придавать значение болтовне торговца?

Что, если кто-нибудь слышал?

Что, если люди Черного Пса узнают, где найти того, кого они выслеживают? Что, если они придут и схватят его?

Разве он может поступать иначе? Уехать из Милана, не сидеть на месте, не ждать?

Ведь то, что он делал сейчас, и было для него самым простым выходом. Разве он может, что бы ни случилось, поступать иначе?

Наедине с воздухом, в котором больше не было солнца, он думал о земле и о людях, и ему казалось, что начался отдых: нет больше света, только сон. Ему казалось, что он ни в чем уже не нуждается, кроме отдыха. Он потянулся: два дня уже он не потягивался. Он думал о ночи: она наступала для того, чтобы он мог не думать больше.

Снова услышал он стук.

— Привет, командир.

Это снова был низкий голос Барки Тартаро.

— Привет. Что случилось?

Барка Тартаро покачал своей тяжелой круглой головой.

— Так не годится, командир.

— Не годится?

— Не годится.

— Что не годится?

— Что ты не уехал из Милана.

— Но у меня есть свои причины.

— Причины остаться, чтобы тебя убили?

— Остаться еще день-два. Я уеду с Орацио и Метастазио.

— Но они уедут только во вторник.

— А что, я не могу подождать до вторника?

— До вторника еще четыре дня.

— Я могу подождать и четыре дня.

— Так не годится, командир.

— Сойдет и так, Барка Тартаро.

— Не годится, командир. Если ты будешь ночевать у меня, тогда еще сойдет. Но в этом доме оставаться не годится.

— В этом доме или в другом — все равно. Право, все равно, Барка Тартаро.

— Не все равно!

— Все равно. Если ты настаиваешь, я пойду к тебе.

— Тогда пошли.

— Сейчас? Сейчас я не пойду. Я приду завтра.

— А почему не сейчас?

— Сейчас я хочу отдохнуть.

— Можешь отдохнуть и у меня. Ты что, захворал?

— Да, наверно, небольшой грипп.

— У меня ты и подлечиться сможешь.

— Спасибо, Барка Тартаро. Я приду завтра.

— А если здесь как раз сегодня вечером опасно оставаться?

— Не опаснее, чем вчера. И не опаснее, чем в другом месте.

— Я видел их грузовик на углу улицы.

— Где табачная лавка?

— Где табачная лавка.

— Вот оно что! — сказал Эн-2. — Где табачная лавка!

На миг оба замолчали; Эн-2, казалось, размышлял, а Барка Тартаро, громадный и грузный, стоял над ним, немного наклонив голову, и пальцы на его длинных руках касались суставами края кровати.

— Но это ничего не меняет, — сказал Эн-2.

— Что ты говоришь, командир?

— Может быть, он все-таки хороший человек.

— Ты говоришь о хозяине лавочки?

— И о нем и обо всех других. Может быть, все — хорошие люди.

— Это неправильно, командир.

— Откуда нам знать?

— Знать можно! Ты слышал о том, что они затравили человека собаками?

— Затравили человека собаками?

— Клемм и его подручные, командир. А Сын Божий сегодня умертвил собак.

Эн-2 спросил:

— Сын Божий погиб?

— Он засунул обеих собак в холодильник.

— В холодильник?

— Да, в холодильник Клемма, — ответил Барка Тартаро.

— Сын Божий большой шутник.

— Испанец тоже шутник.

— А испанец что сделал?

— Он прикончил Клемма, командир.

— Вот это доброе дело, — сказал Эн-2.

— Доброе, командир.

— Теперь надо убрать Черного Пса.

— Уберем и его.

— Мы их всех прикончим!

— Если ты останешься здесь, они прикончат тебя, — сказал Барка Тартаро.

— Завтра я уйду.

— Уходи сегодня. Что, если они захотят расправиться с тобой сегодня?

— Сегодня мне надо побыть здесь. Нынче вечером они меня не прикончат.

— Но что нам-то думать, если с тобой случится беда?

— Никакой беды со мной не случится, Барка!

— А если случится? Нам придется думать, что ты сам этого хотел.