Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм

— Расскажите о нем.

И Оленич, наконец, услышал горький рассказ о трагической гибели офицера-разведчика, посланного на связь с партизанским отрядом и для проведения подрывной работы в тылу врага. Представлялся тот роковой для Проновых рассвет. Ночь была черная и холодная, как все ночи Евдокии с начала войны.

Она лежала в постели одетая, затаив дыхание, прислушивалась к непрестанно гудящей ночи и чувствовала себя так, точно лежала в гробу, заживо погребенная. Вдруг послышался осторожный стук в окно. Она сжалась вся в комок. Стук повторился. Схватилась: враг не будет стучать вкрадчиво, это друг стучится осторожно и просит помощи. Кинулась к окну, припала лицом к стеклу, но ничего не видели ее глаза. И тут она услышала его голос: «Докия! Докия!» Это Иван! Он, он просится в дом! Сердце прыгало в груди, словно камень, покатившийся с крутой горы. Испугалась его немощного голоса… Что с ним? Как он мог попасть сюда, так далеко от фронта? Но бросилась к двери, выскочила в чем была. Обрадовалась: Иван, живой! Подхватила его, вялого, тяжелого, с трудом втащила в комнату, занавесила окна и зажгла огонь. Ее поразило его измученное, изнуренное лицо. Увидела кровь на одежде. Бессильно висела рука, штанина на правой ноге — в крови.

— Ты ранен?

— Да. Быстрей перевяжи, Докия. Надо уходить…

И она вытащила из печи чугун с горячей водой, промыла раны, нашла чудом уцелевший йод, обработала рану. Хотела позвать Софью, но Иван запретил. Сама перевязала. Потом накормила, напоила чаем.

— Мне нужен конь.

— Но скоро день! Ты не проедешь и пяти верст. Поспи, наберись хоть немного сил, а я что-нибудь придумаю.

Иван настолько был бессилен, что уже не мог даже отвечать. Она его поместила в чулане за большим кованым сундуком — приданым Евдокии. А сама, соблюдая осторожность, побывала у Софьи, выпросила немного бинтов и флакончик йода. Вечером перегнала свою лодку к Лихим островам, рассчитывая дотащить туда Ивана, а оттуда на лодке вместе с ним выйти в море и уйти куда-нибудь в более глухое место.

Но к ночи ему стало еще хуже. Он был в полубреду и все повторял, что ему нужно доложить о гибели отряда.

— Все-таки я его дотащила до того места, где спрятала лодку. В последнюю минуту, когда уже надо было погружаться, он вдруг пришел в сознание и сказал, что лодка не нужна, ему необходимо немного полежать, чтобы окрепнуть и чтобы утихла боль. Полежав немного, начал рассказывать, что с ним произошло. Его с двумя бойцами — радистом и минером — с самолета сбросили в песчаных пустырях. Но в тумане летчик плохо рассчитал, и группа оказалась ближе к немцам, чем к партизанам.

Когда он все рассказал, то спокойно проговорил: «А теперь, милая Докия, пора прощаться. Спасибо за помощь. Я всегда любил тебя. И спасибо тебе за твою ласку и любовь. Прощай». Я в крик, я — просить, умолять, но он умер… И там же я его и похоронила. Выкопала яму, положила и засыпала землей. Потом множество раз я приходила к нему и все строила ему памятник — от себя. Таскала камни и обкладывала могилу. И вот каждый раз, когда праздник или когда свободная минута, иду сюда. Единственное место для утешения… Изолью все свои горести ему, выплачусь — и иду домой. Вот какая история с моим Иваном…

— Почему же вы никому об этом не рассказали, Евдокия Сергеевна?

Она вздохнула, покачала седой головой:

— Кто бы поверил мне? Сказали бы — дезертир твой Иван. Поди докажи!

— Все равно людям надо было рассказать: одни поверили бы, а другие, может, и сомневались бы… Но правду знали бы!

— Похоронки не было… А вот на Феногена была похоронка. Неужели без похоронки Иван не имеет права на память?

— Имеет! — Оленич подумал, что надо бы разыскать командиров Ивана. Может быть, что осталось от Пронова у его жены?

— Карточка есть. А еще он записку оставил…

— Где она?

— В патроне. Он так сказал: заложи в патрон и спрячь. Ты не успеешь передать, кто-то найдет, передаст…

— Вы покажете мне?

— Заходи, солдат. Тебе, конечно, дам почитать.

Она поднялась, отряхнулась, как старая взлохмаченная птица, хотела было идти, да вдруг наклонилась и шепотом сказала:

— Говорят, что Феноген живой. А? Григорий Корпушный в порту видел совсем недавно…

И она быстро пошла узенькой тропинкой через луг в направлении села. А Оленич с Романом сидели и смотрели ей вслед. Парень был просто ошеломлен услышанным: сколько живут в одном селе, а не знают, что произошло однажды осенью во время войны в их селе.

Наконец-то Оленичу удалось поговорить с Григорием Корпушным, мужем Варвары. Встретил на улице трезвого, попросил зайти. Григорий явился немного смущенный и даже вроде оробевший. Но он просто растерялся, когда капитан заговорил об Иване Пронове.

— Видишь ли, Григорий, какое тут деликатное дело… Можно сказать, ответственное. Ты был в дружбе с Иваном Проновым?

— Да, он был для меня учителем. Жизни учил.

— А знаешь его судьбу?

— Нет, мне ничего о нем неизвестно. Погиб и все.

— А как? Где? Почему?

— Ходили слухи, будто бы видели его здесь при немцах…

— Верно. Тяжело ранили его недалеко отсюда, в песках. А похоронен здесь.

— Как? Почему же никому об этом неизвестно?

— Откуда мне знать? Да ты ведь забыл того человека. И Петра Негороднего забыл. Каким же ты был солдатом, что забыл свой долг перед погибшими на фронте?

— Виноват я. Виноват по всем швам, капитан. Подскажи, что я должен сделать для памяти Ивана?

— Это стоящие слова. Давай найдем машину и поедем в соседний район, разузнаем кое-что о гибели партизанского отряда и парашютистов-разведчиков. Слыхал о них?

— Да так… Кое-что рассказывали.

— Где бы нам взять машину? Поедешь со мной за шофера? Ты ведь, говорят, первоклассным водителем был.

— Было дело… У нашего механика есть машина. Я поговорю с ним, мы же кумовья. Думаю, не откажет.

— Хорошо было бы завтра и выехать. За день управились бы.

Григорий сдержал слово, выпросил машину, и они поехали. До соседнего райцентра — шестьдесят километров, и через полтора часа уже были в районном архиве и городском музее, но документов о парашютистах не оказалось. Даже о партизанском отряде имени Фрунзе достоверных сведений было слишком мало. Но заведующий музеем подсказал Оленичу, что парашютистов убили возле села Пустошь.

Пустошь — степное село, расположено на равнинной полупустынной местности. В селе работала бригада чайковского колхоза. Бригадира Артема Загладного они нашли на бригадном дворе, в маленькой конторке, где сидели учетчик да агроном. Бригадир — фронтовик, и поэтому, узнав, кто такой Оленич и зачем приехал, охотно взялся помочь.

— О парашютистах люди знают, но рассказывают по-разному. Дети позаписывали много рассказов о партизанском отряде и о парашютистах, но фамилию Пронова я не помню.