Игорь Николаев - Лейтенанты (журнальный вариант)

Три стрелковых батальона, две полковые батареи, спецподразделения: разведка конная и пешая, автоматчики, саперы, связисты, комендантский взвод, штаб и санчасть — и все это теперь только эти люди?!

Именно так. Вот и два майора — командир полка и начальник штаба. Как-то сразу все стало безразлично. Когда сказали, что 2-я минрота, что сидела на берегу Тетерева, накрылась, я вяло подумал: “А могли и мы”.

В дреме медленно растворялось, тяжело растаивало зеленое поле с темными фигурками немецкой пехоты.

После отхода от Коростышева полк, а с ним батальон, вернули к Житомирскому шоссе, но — немцы продолжали давить — ближе к Киеву. От опушки было видно, как вдали через поселок Кочеров идут в сторону Киева немецкие машины. У минометчиков не было мин. Минометы на повозках в обозе. Минрота превратилась в стрелковую. Мясоедов и Козлов перемену в стрелки не признали, ушли из роты — болтались без дела. Я роту бросить не мог, остался с бойцами.

Остановить немцев взялись артиллеристы. Выкатили к опушке дивизионку (76-мм дивизионная пушка).

Куда стреляли — затянуло дымом. Артиллеристы уверяли, что с десяток машин разбили. Кончились снаряды, и конная шестерка увезла пушку. Немцы поехали снова.

Перекрыть огнем не получилось, приказали: “Перекрыть штыком”.

— В Кочерове немцы-водители всю нашу дивизию одними заводными ручками погонят! — высказался комбат. — Сколько их, и сколько нас.

И указал офицерам батальона место сбора. После неудачной, — а какой она еще могла быть? — вылазки горсточка людей (вместо пятисот в строю — от силы человек тридцать) могла легко затеряться.

Батальон легко дошел до центра Кочерова. Полно немецких грузовиков, многие разбиты — молодцы артиллеристы! Оголодавшие бойцы накинулись на трофеи: консервы, шнапс, колбасу... Немцы вот-вот могли опомниться, но командиров никто не слушал, и я заорал:

— Танки!

И побежал из села. Минометчики и стрелки следом. На полдороге к лесу позади действительно раздались танковые выстрелы. Звук выстрела танковой пушки отстает от разрыва снаряда — такова скорость снаряда. Сначала слышен разрыв, а уж потом выстрел. Разрыв — выстрел... Это ни с чем не спутаешь.

Дальновидность комбата — “Идя в наступление, надо знать, куда отступать” — помогла. В лесу нашли друг друга. Минометчики наперебой захлебывались: “Как товарищ лейтенант всех спас!”

Мы пили французское вино, заедая черными сухарями.

Главное: кто ходил на Кочеров — все вернулись. “Танки!” крикнул только потому, что ничем другим “славян” от трофеев не оторвать. А танки легки на помине. Неужели “почуял”?

После Коростышева нас истерзали, гоняя с места на место. Едва окопаемся (“Чего роем? Укрытия или могилы?”), как срывали куда-то еще. Всё на ногах и впроголодь. Перестрелки, артналеты, потери. Постоянно тянуло в сон — настороженность не давала хоть вполглаза выспаться. Есть определение: “Войска устали”. С этим всерьез считаются в самых высоких штабах. Это ведь не после тяжелого перехода — день поспали и отошли. “Усталость войск”, когда никого нельзя поднять в бой — ни призывом, ни приказом, ни наганом. Дивизию, вовремя не заменив, додержали до износа. Даже восемнадцатилетние вроде меня стали желать скорой смерти, лишь бы отмучаться. Сил дальше жить не осталось. Устали...

Старшина, привезя ужин, матерился: “Завтра в наступление!..”

Я, выпив “с добавком”, двинулся в штаб скандалить. С кем? Начальство — пьянее вина. Комбат орал, чтоб пел с ним “Суровую осень”, — еле отцепился. Пьяный штаб, когда всё в развале... Мне-то что делать?! Роты нет. Идти некуда.

По пути из штаба уселся под сосной. Даже в горьких размышлениях держался настороже: одиночка — добыча для фрицевской разведки. Неразличимый с двух шагов, хорошо видел вокруг. На фоне неба любое шевеление заметно, а там решай: опасно или нет?

Наутро в наступление не погнали. Оглядев батальонное войско — серые плоские лица, давно не умывавшихся, завшививших людей, их грязные ватники, бушлаты, шинели, плащ-палатки, шапки, — пошел побродить по осеннему лесу. Наткнулся на товарища по училищу Огаркова. “Рыжий кот Васька” командовал минометным взводом в соседней дивизии.

Обрадовались — живы!

Однокурсников, попавших в стрелки, перебрали всех — никого в строю уже не было. Здесь и узнал о гибели Вилена Блинова.

За два подбитых танка старшину вместо “Отечественной войны” наградили медалью “За боевые заслуги”. Медалька звалась “забэзэ”. Ее давали тем, кого отметить не за что, а хотелось (ППЖ — походно-полевых жен и т. п.). Бронебойщик кинул медаль под ноги генералу. Когда мы с Сашей форсировали Днепр, комдив сидел на безопасном берегу, получив за это орден Суворова. В полку Сашу ничем достойным наградить не смогли. Все ордена, как говорили знающие люди, заранее расписаны и лимит исчерпан. Командование полка, благодарное за подвиг, “пробило” офицерское звание и взяло в штаб.

Сашa передал приказ штаба: “Оставаться на месте”.

Возле окопов непонятные крики и ругань. Кто-то побежал. Ударил вы-стрел! Поверить невозможно, если б не рядом. Боец полез в свой окоп, а там кто-то спит. Он ткнул прикладом: фриц! Ухватив винтовку с двух концов, попинали друг друга. Немец убежал. Наш выстрелил — промахнулся.

В иной день такое происшествие — веселье до утра. Но сейчас люди устали и отчаялись. Нам стало ни до чего...

Очнулся внезапно. От пальбы над ухом. Раннее утро. В пятидесяти метрах от окопа немецкий танк бил из пушки в глубину леса. После чего неторопливо двинулся, поливая огненной трассирующей струей.

Чудовищно! Проспать собственную смерть. На карачках отполз за сосну.

От страха вывернуло наизнанку...

Впав в полубессознательное состояние, проблуждал по лесу полдня, пока не наткнулся на своих.

Вывел инстинкт. Меня одного. Те пятеро последних минометчиков исчезли.

— Будем прорываться, — сказал командир батальона. Сосредоточенно пьяный, излучал уверенность.

Прорываться с одним пистолетом жидковато. Поднял бесхозную противотанковую гранату. Шли по лесу час и другой — вел командир полка. Фрицы не препятствовали, и граната надоела: тяжела и неудобно нести. Да еще на привале сосед пригляделся к ней:

— У нее чека на соплях, — и отсел как можно дальше.

Как ее подобрал, так и оставил.

Темнело, когда вышли к опушке. Офицеры подтянулись к командиру полка. Хотелось определенности, боялись пропустить момент принятия решения. Было приказано: не шуметь и не пользоваться открытым огнем. Впереди стали подниматься “фонари”. Окружены. Кто-то дрогнул: “Мелкими группами легче выйдем”. Его оборвали:

— Не сорок первый!

Вдали вспыхнуло зарево. Донесся задыхающийся визг “катюш”. Огненное кольцо разрывов несколько раз легло по горизонту. В одном и том же месте — черный провал.