Игорь Николаев - Лейтенанты (журнальный вариант)

Перейдя Нейсе по наведенному мосту (рядом, возле штурмового мостика, лежало несколько наших убитых), полк двинулся походной колонной — чего опасаться? После такого урагана в природе никого не могло уцелеть.

Артподготовка подожгла торфяники. Горечь, смешанная с весенним запахом клейкой зелени, останется в душе воздухом Победы. Перед наступлением нас переодели во все новое. Сезонная смена обмундирования пришлась как нельзя кстати: приодеты на праздник. Победоносная армия заканчивала войну. На танках, щитах орудий, бортах машин и повозок белело разнокалиберно: “Даешь Берлин!”

Под внезапным, откуда-то сверху, обвалом пулеметных и пушечных очередей полк заметался на шоссе... Не понял, как вместе с другими оказался в поле. Стало страшно. Налет пустяковый — два “мессера” походя прочесали колонну. У минометчиков потеря. Раздробило коленку никуда от лени не побежавшему заряжающему Бородину. Был долговяз, силен и добродушен. А теперь — калека. Пострадало несколько лошадей. Мой верховой Васька ранен — припадал на ногу. Достался мне как трофей в Карпатах, считался венгерцем. Был строен и резв. Теперь с него сняли седло и оголовье, и остался Васька в компании таких же посреди поля. Кто из колонны кинулся через лесок, что был по другую сторону шоссе, выскочили на немецкую оборону. Увидев мчащихся на них русских, немцы повылетали из окопчиков и рванули — куда там нашим...

Два “мессера” одним махом разогнали всех, кто подвернулся, — и чужих и своих. Люфтваффе и на краю могилы — сила!

Ощущение праздника покачнулось — желаемое принял за действительность.

На реке Шпрее фрицы уперлись. Оказалось, что это было неожиданностью для командования. Батарея встала на ОП, Маковский на НП, протянута связь — можно открывать огонь, а штаб полка молчит. Батарея-то полковая: все цели, кроме явных, даются сверху. Даже с батальонами связь через полковой коммутатор. Впереди и по сторонам близкая канонада, молотят кто во что горазд, а на огневой — тишина. Появились Семченко с Халаимом.

— Шпрее — та река, что в Берлине? — спросил я начарта.

— Она. — На меня дохнуло так густо, что вспомнился родной батальон. Семченко принялся материть танкистов, что, мол, прорвались и ушли к Берлину, бросив пехоту, а фрицы фронт замкнули: “Давай, Иван, прорывай второй раз!”

Праздник окончательно погас. На штабные дрязги досыта нагляделся, когда был “ОД”. Подсунув майору Алексеева — тот мог спокойно внимать любой пьяной ахинее, — пошел прочь. Пионерскому правофланговому обидно: “Вышли на берлинскую речку, а никто внимания не обращает!”

На Шпрее все дыбом — наши наведенные переправы вдребезги разнесли “ванюши”. Наутро прорывать ничего не пришлось — немцы ушли.

“Войну проиграли, но все-таки не дураки, — порадовался за фрицев. — Чего тут сидеть, когда наши танки в тылу?!”

Переправившись, полк пошел на рысях. Пехота в батальонах теперь пешком поголовно не ходила — хватит! Велосипеды или верхом — кто в седле,

а кто на подушке.

Мчались, мчались... Встали. Опять фриц заупрямился. Батарея развернулась и заскучала — никто огня не вызывает. По соседству обнаружили штабеля немецких полковых мин. Да сколько! Один миллиметр разницы: наш миномет 120, его — 119.

— А ну, — скомандовал Маковский, — Николаев, ставь прицелы на предел, пусть цепляют шестой заряд, стрельнем трофеями!

Своими минами стрелять, не имея конкретных целей, накладно и бессмысленно, а трофейными — сколько влезет! Своих только не задень. Немецкая мина легко скользит в ствол, еще легче вылетает. Точности никакой, но дуриком может понаделать фрицу бед.

— Огонь!

Пошли мины “в белый свет как в копеечку”, или, по-окопному “по мировой буржуазии!”

Своя пехота застряла в километре, а мины полетели на все пять, значит, безопасно. Близко, на шоссе, застыла дивизионная колонна — грузовики, обозы, артиллерия, да еще танки из ремонта, несколько “катюш” — в ожидании, когда впереди столкнут фрица. А тут редкое зрелище: полковые минометы лупят беглым! Они ведь всегда невидимы — в оврагах, ямах, за домами и стенками, а сейчас лихое представление на глазах у фронтовой публики. А как такое без майора Семченко?! Вот и он! Зычно, на всю округу, “по-кавказски”:

— Батарр-ррэя! Арынтыр адын: труба! Арынтыр два: тюрма! Адын блындаж красный глина, тры ржавий мина агон! Шиндер-мындер-лапопындер!

Восторг зрителей и минометчиков сделался неописуем. Все, кто глазел, — артиллеристы, водители, танкисты, повозочные, ремонтники, — весь застоявшийся люд кинулся бегом подносить мины!

То ли развеселая сумасшедшая стрельба помогла, то ли его и так спихнули, но все сдвинулось, пошло и поехало. И с другим настроением — минометчики озорством еще как подняли его! Всем миром стреляли!.. В общем порыве батарею 120 несло по отличному шоссе.

— Автобан? — спросил парня из пополнения, недавно освобожденного из плена. Не терпелось увидеть немецкое дорожное чудо.

— Что вы, товарищ лейтенант! Автобан — это ого! А это, товарищ лейтенант, шоссе. — Человек, три года проведший в плену, с особым вкусом произносил “товарищ лейтенант”.

Объявил батарее:

— До Берлина сто двадцать—сто сорок километров. Через неделю точка!

He поверили. Знатоку топографии стало смешно:

— До Шпрее от Нейсе за три дня прошли тридцать километров. — Развернул карту. — Танки шли сзади. Теперь идем за ними. Умножьте на два. Двадцать километров в день, вот вам и неделя!

Очень хотелось поверить, но и самому не верилось. Как это: воевали, воевали, и через неделю — всё?

На следующий день, когда полк “с ветерком” катил по шоссе, появились сдающиеся немцы. Небольшая кучка стояла с белым флагом, крича: “Остерайх! Остерайх!”

На ходу объяснил своим, что это австрийцы — подневольные люди, первые европейские жертвы нацистов во время “аншлюса”. Мелькнули еще солдаты в серо-зеленой форме, но — немцы. Пытались пересечь дорогу и исчезли. Немного спустя колонну обстреляли. Батарея дала несколько залпов, и немцы разбежались.

Наши танки развалили здешнюю оборону, и остатки ее, сбиваясь в шальные группы, старались уйти на запад.

Вскоре полк остановился. Маковский выбрал ОП под холмом, сам залез наверх. За холмом перестрелка: долбили не то крупнокалиберные пулеметы,

не то малокалиберные зенитки. Вслушивался с удовольствием — давно не слыхал. Минометчики занервничали — к такому не привыкли, но поскольку Маковский на стрельбу не реагировал, батарея успокоилась, а комбат позвал лейтенантов к себе.

Небывалое зрелище. В километре от холма, в низине, немецкий бронетранспортер пытался выбраться из леса, а наши его не пускали. Немец бил из крупнокалиберного пулемета, а по нему гвоздила малокалиберная зенитка-пятизарядка... Все происходило в чаще. Трассеры летели во все стороны — наискось и вперекрест. Бились о стволы, рикошетили. Бронетранспортер маневрировал, но зенитка была на машине (видимо, “додж 3/4”) и не отставала.