Виктор Делль - Полундра

Гришкину историю на корабле знает каждый.

Белобрысый, нахрапистый парень этот служил на тральщиках. Постоянно ходил в самовольные отлучки. Так получилось, что однажды на берегу встретился он со своим командиром. Гришка хоть и в гражданской одежде был, но командир узнал его. «Боев? — подошел он к Гришке. — Вы почему в городе?» Гришка бровью не повел. «Ошибаетесь, товарищ офицер, — ответил, — не за того приняли». Командир извинился, поехал на корабль. Но Гришка его опередил. Успел схватить такси. Даже переодеться успел. Сидит себе на пирсе, «козла» забивает. Сошло б ему, наверное, это дело с рук, если б не повторилась встреча. Но во второй раз командир первым такси схватил. На следующий день списал Боева с корабля. «Не хочу, — сказал, — этого нахалюгу даже видеть!» Но Крутов и его в спецкоманду взял, принял на новый корабль.

Из-за этого Боева у меня до сих пор в душе беспокойство. Не случаен вызов к замполиту. Произошло чепе. Еще в школе юнг начал я заниматься спортом. Выбрал для себя бокс и греблю. В боксе мне нравилось то, что это поединки равных. Этот вид спорта внушал уважение, воспитывал мужество. Гребля развивала каждую мышцу, заставляла тянуться вперед, к финишу. На шлюпку я сел сразу, как только пришел на корабль. Боцман посмотрел на меня, одобрил. Сказал, что получается. Тренировались мы постоянно. Ходили на веслах и под парусом. Однажды с нами пошел и Гришка Боев. Соловьева не было, его куда-то боцман послал, нам не хватало одного, мы взяли Боева. Он сам напросился. В хорошем темпе прошли двухмильный отрезок, от нашей военной гавани до пирса яхт-клуба. Там же и отдохнули. Ходили воду газированную пить. Когда вернулись на корабль, шлюпку закрепили на корме. И только поднялись на палубу, тут дежурный по дивизиону прибежал. Он сам прыгнул в нашу шлюпку, поколдовал под днищем отпорным крюком, достал бутылку водки. Это было для нас такой неожиданностью, что мы онемели.

— Чья водка? — спросил дежурный офицер.

Дело в том, что накануне в дивизионе произошло чепе. На соседнем корабле, тоже, кстати, новеньком, с завода, и тоже команда собиралась по принципу с мира по нитке, матросы принесли водку, кто-то там у них напился, были неприятности. Дежурные теперь в оба смотрели.

Но мы-то и не собирались водку покупать. Даже разговора на эту тему не было. Все вместе к киоску ходили воду пить. Только Гришка Боев в шлюпке оставался. Выходит, это он успел в магазин сбегать, бутылку под днищем закрепить. И ничего не сказал.

— Ничейная? — спросил дежурный офицер и на наших глазах разбил бутылку.

Гришка не шелохнулся. Глазом не моргнул. Мы стояли как оплеванные.

— Так…

Дежурный офицер внимательно посмотрел на каждого из нас.

— Я вас наказываю, старшина Воробьев, — сказал он нашему сигнальщику. — Ваше увольнение на берег отменяю. За то, что водку пытались пронести.

Мы только что из похода вернулись. Первое увольнение на берег было. Воробьева девчонка на берегу ждала…

После такого решения дежурного офицера мы в кубрике собрались. Серьезный разговор в кубрике пошел, вроде крутой волны.

— Почему я должен раскалываться! — кричал Гришка и спрашивал: — Где же взаимовыручка?

— А как тебя понять? — тоже спрашивал и тоже на крик штурманский электрик Лосев. — Почему за тебя должен страдать Воробьев?

— Страдальца нашел! — упирался на своем Боев. — Воробьев раз не сходит на берег, и дело с концом. Мне все припомнят! Я на особой заметке! Трудно, что ли, понять!

Не укладывались в моей голове Гришкины слова, но что-то в них было. Я по себе знал, если человек на особой заметке, с него двойной спрос. Надо было что-то предпринять, отвести удар от Воробьева и в то же время выгородить этого Боева. Тогда я и решился взять вину на себя. Встал, молча вышел из кубрика.

— Разрешите, товарищ лейтенант? — обратился я к дежурному офицеру.

— Да, юнга, в чем дело?

— Я это… сознаться пришел.

— В чем?

— В общем… Я водку хотел пронести.

— Почему не сознались сразу?

— Не знаю… Испугался…

— Трусость — порок, — сказал лейтенант. — Для моряка двойной порок.

Он стал говорить о дисциплине, об ответственности каждого за чистое имя корабля, дивизиона. Говорил долго. Потом отпустил меня. Пообещал обо всем доложить нашему непосредственному начальству. А чуть позже и вовсе глупость произошла. Следом за мной у дежурного офицера побывали все наши гребцы, кроме Боева, каждый взял проступок на себя. Вся эта история на следующий же день дошла до замполита. Крутов вызвал Воробьева и Боева. Больше он никого не вызывал. Боев во всем сознался, а о чем замполит разговаривал с Воробьевым, осталось в тайне. Прошло уже несколько дней. Может быть, замполит меня по этому поводу вызывает? Во всяком случае, для себя я ничего хорошего от вызова к начальству никогда не жду.

— Юнга Беляков по вашему приказанию прибыл, — доложил я замполиту.

Крутов за столом сидел, что-то писал.

— Садитесь, — кивнул он на диван. — Извините, я тут дописать должен.

Давно со мной так не разговаривали, это я отметил про себя. Начинали на «ты» и с папирос: «Вот закури».

У замполита лицо вытянуто вперед. Такое впечатление от крупного с горбинкой носа. Лицо в морщинках. Морщины глубокие, вроде складок. Скуластый. Кончил писать, вызвал рассыльного, отдал листок. Смотрит. В глазах что-то такое… Вроде смешинки застывшей. В то же время серьезно смотрит. Ресницы длинные. Белки глаз желтым налетом тронуты.

— Мне о вас рассказывал Николай Алексеевич…

Наш начальник политотдела капитан первого ранга Алешин, так я понял.

— Хотел поговорить с вами раньше, но… — Крутов задумался. — Во-первых, решили дать вам возможность присмотреться к товарищам. И чтобы моряки присмотрелись к вам… Приняли или не приняли в свою семью.

Так начал разговор замполит.

— Во-вторых…

Снова Крутов выдержал паузу.

— О втором позже поговорим. Довольны службой?

— Так точно, товарищ капитан-лейтенант, — я встал. — Доволен.

— Сидите, сидите… С Федосеевым переписываетесь?

— А вы его знаете?

— Знаю. Хороший матрос.

— Он студент.

— Мы вместе с ним шли по Дунаю.

Помолчали.

— С фронта вас отправили в начале сорок четвертого? — неожиданно спросил Крутов.

— Так точно.

— Вы не раз ходили в тыл врага, рассказывайте. Я хочу знать, за что вас наградили орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».

Сидел, не знал, что ответить.

— Это и есть то второе, о чем я хотел с вами поговорить, — дошли до меня слова Крутова. — Ваши награды пришли. Я вас поздравляю. Вам их вручат в торжественной обстановке по окончании учений.

Линия фронта в тот раз проходила по реке. Наша отдельная стояла чуть поодаль от передовой, ближе к штабу дивизии. То немцы стреляли, то наши. У фрицев высотка была. Небольшая, но ценная. С той высотки вся наша сторона, как на блюдечке. Так они пристрелялись, что по отдельным солдатам били из минометов. Вокруг той высотки болота. Такие, что и не пройти, и не проползти. И фрицы были уже не те, что в сорок первом. Бдительными стали, нервными. Просто так к ним не сунешься. Тогда меня и отправили на ту сторону. Сначала на соседний участок, у них было проще фронт перейти, потом на ту сторону. Явку дали, так это называлось. Фельдшера одного. Дядей Васей звать. Фамилию я потом забыл. Этот дядя Вася и должен был проходы показать.