Виктор Делль - Полундра

Крутов вроде ты с Вакуленко говорил, но его слова касались всех нас. Слушали замполита внимательно.

— Как у вас просто получается, — возразил Вакуленко. — Разве есть защита от гнева начальства? Каждый сверчок должен знать свой шесток, есть такая старая истина.

— Не согласен, не принимаю ваших слов, — твердо сказал Крутов. — Вы знаете, Вакуленко, цену своим рукам, цену своего авторитета. Вот и рассудите. Если каждый матрос достигнет такого же мастерства, какого достигли вы, с мнением таких матросов станет считаться командир?

— Командиры тоже разные бывают.

— Правильно. Но чем выше авторитет команды, тем сложнее командиру. Командир, если он не находится на должном уровне, тоже должен подтягиваться. А это уже взаимосвязь. Только так происходит становление команды и командования, только так рождаются настоящие экипажи боевых кораблей, каждый член которого осознанно дисциплинирован. Боев, — второй раз назвал Гришку замполит. — Вы понимаете хотя бы смысл этих слов?

— Так точно, товарищ капитан-лейтенант, — выскочил из-за чьей-то спины Боев.

Крутов поморщился. Слишком легко согласился Боев. Выходит — не дошло до Боева.

— Туго вы понимаете, Боев, — говорит Крутов. — Но разобраться во всем, о чем мы здесь сегодня говорим, вам придется. Проще было бы, конечно, списать вас с корабля. Командир настаивал именно на таком варианте. Но за вас приходили ходатаи. Это я уже для вас говорю, Вакуленко, об авторитете команды. Тот, кто приходил, считает, что из Боева может получиться хороший матрос. Или они ошибаются?

— Нет, почему же…

— Гришка шустрый парень, только в нем стержня нет.

— Его продраить как следует, он, возможно, и заблестит.

— Грачев! — вызывает замполит. — Вас это тоже касается. Вам с Боевым надо вместе задуматься о сегодняшнем разговоре.

— А я что? — Грачев тоже прятался за спинами. — Я водку не покупал.

Матросы засмеялись. Грачева многие поняли. Ему лишь бы от себя удар отвести.

— Дело не только в водке, — говорит Крутов. — Служите плохо. Нерадиво служите.

— Товарищ капитан-лейтенант, Котов на корабле останется? — неожиданно спросил Вакуленко.

Судьба Котова интересует многих, это я уже заметил. На корабле не любят сачков, тех, кто прячется за спинами товарищей. Но если у человека по-настоящему не получается, к такому человеку отношение сочувственное. Вначале над Котовым смеялись. Но потом увидели, что Котову действительно тяжело. Котов согласен отсидеть на гауптвахте, лишь бы в море не идти. Это уже тот предел, который может вызывать лишь сочувствие. Перед каждым выходом в море Котов норовит улизнуть в порт. Крутится возле комендатуры. Как только появляется комендант — лезет ему на глаза. Пройдет так, чтобы комендант обязательно его заметил. Развяжет предварительно шнурки на ботинках, ремень набок сдвинет — не матрос, а черт-те что. Пройдет мимо коменданта и не поприветствует… Для коменданта такое поведение матроса, как для быка красный цвет. Комендант в голос. Он гонять начинает Котова, а Котов ему еще и дерзит. В итоге — гауптвахта. Комендант уже шалеть начинает, когда видит Котова. Опять, мол, ты. Но и не сажать не может. Ему авторитет свой держать надо. А Котову на гауптвахте, выходит, не хуже, чем в море.

Недавно и вовсе чепе произошло. В последний раз перед выходом в море Котову не удалось сбежать в порт. Он с нами в море вышел, и этот факт чуть было к трагедии не привел.

Лично я уже давно понял, что от качки спасает работа. Чем тяжелей, тем лучше. Но на Котова даже такое лекарство не действует. Мы в тот день, когда чепе произошло, стояли на рейде острова Юргалань. Остров вулканический, холмистый, на нем птицы да змеи — другой живности нет. Мы за этим островом от шторма укрылись. Ветер был баллов восемь, не больше, волна за островом небольшая, но для Котова и ее хватило, он обмяк. Не он таскал швабру, а она его. Минеры первыми увидели, когда он за борт сыграл. Стал он с кормы швабру в море полоскать, швабра его и перевесила. Хорошо еще, что спасательный круг сразу и точно бросили — это и спасло. Пока шлюпку в такой ветер спустили, пока добрались до Котова, он уже полузатонувшим был. Едва откачали, оттерли. Вода в море уже холодная, осень. Теперь его отправили в госпиталь. Дальше что? Вопрос этот меня не в последнюю очередь интересует. Я думаю о том, что всегда есть возможность обмена, обмен этот мог состояться раньше, когда я рвался на корабль. Меня сюда, Котова — на мое место. Можно так сделать? Наверное.

— В отношении Котова…

Задумался замполит. Судьба Котова еще не решена, так можно было понять его задумчивость.

— Подождем заключения врачей, — сказал Крутов. — Если Котов не симулирует, держать не станем.

Неужели можно симулировать? Зачем?

Было, оказывается, и такое на кораблях.

Солнце, море, корабли в кильватерном строю. Вот-вот в небе появится самолет «противника». На месте заряжающего, на моем месте — Кедубец. Последний выход в море наших ветеранов. Я подаю снаряды, Кедубец показывает, как надо работать. Он уже стрелял по кораблям на месте наводчика, стрелял по специально изготовленным щитам и разнес эти щиты вдребезги, сегодняшняя цель — пикирующий бомбардировщик. Главное сегодня — скорострельность.

На флагмане взвился сигнал. На кораблях дивизиона сигнал повторили, сразу же раздались команды. В небе из-под самого солнца показалась черная точка. Вот уже и самолет различить можно. Он приблизился, завис над кораблями, от него отделился конус. Падающий конус и есть пикирующий бомбардировщик.

— Смотрите, юноша, как это делается, — успел сказать Леонид; в ту же секунду раздалась команда, все десять снарядов вылетели из орудия, как один, в ушах остался только звон. Я видел лишь руки Леонида, бросал снаряды…

Перед стрельбой Леонид попросил наводчиков не отпускать педалей после первого выстрела. Они и не отпускали. Держали цель. А стрелял Леня сам, сбивая заслонку.

— Вот и все, так коротко и просто, — продекламировал нам Кедубец. — Ученье, как говорится, свет. В бою это выручало. Но не делайте такую стрельбу нормой. Случится что с заслонкой — покалечитесь. Такая стрельба выручала в бою. В мирной жизни все должно быть по правилам. Я вам показал на случай. Мало ли что может быть. В настоящем бою все так, но и чуть по-другому. Главное — думать…

Первыми о терпящих бедствие кораблях узнают радисты. Я сидел у Вовки в радиорубке и слушал. Странное дело. Думал, забыл морзянку, оказалось — нет. Слушал и понимал.

Маневры флота подошли к концу. Ветераны перебрались на флагманский корабль, с ними ушел и Кедубец. Мы возвращались на базу. У Вовки работы почти не было. Он сидел возле аппаратуры и слушал на случай, если вызовет флагман или база. Наушники лежали на столе. Слышны были то торопливые звуки коротких сочетаний точек и тире, когда шел открытый текст, то врывались длинные очереди цифровых обозначений. «Ти-ти-ти, та-та-та, ти-ти-ти», — тревожно пропищало в наушниках. И еще раз три коротких сигнала, три длинных, три коротких. Вовка надел наушники, я вышел из рубки. Когда радисты работают, им лучше не мешать. Я стоял на палубе, по памяти вслушивался в сигналы. Эти сигналы вызывали в душе беспокойство. Люди посылают сигнал бедствия. Где-то в море сейчас, именно в эту минуту плохо людям, и они взывают о помощи…