Павел Павленко - Мартин Борман: «серый кардинал» третьего рейха

Видеманн предпочел не ввязываться в дальнейшую полемику и просто подшил письмо Бормана в папку. Однако через пару недель он вновь оказался под огнем критики рейхсляйтера НСДАП. На проходившей в Мюнхене конференции некоторые партийные сановники выступили против самовольного использования начальником штаба СА Лутце титула «начальник штаба фюрера». Лутце отринул обвинение, указав, что не присваивал этого звания самолично: первыми таким образом поступили адъютанты фюрера. Борман немедленно направил Видеманну официальное письмо с пометкой «конфиденциально», в котором предупреждал:

«Вынужден настоятельно просить Вас об отказе от дальнейшего употребления упомянутого титула, поскольку это, во-первых, неправомочно и, как следствие, во-вторых, вызывает серьезное возмущение».

Борман все чаще провоцировал подобные стычки с адъютантами. Его уязвлял непосредственный доступ этих людей к Гитлеру, позволявший им заполучить подпись фюрера под теми или иными документами в соответствии с их собственными планами. Впрочем, выжить Видеманна, который не имел особых заслуг перед партией до назначения на пост адъютанта, оказалось делом не самым сложным. Гитлер познакомился с Видеманном еще в годы войны, когда офицер Фриц Видеманн руководил кадрами полка, а Гитлер служил курьером, стоял перед ним навытяжку и послушно щелкал каблуками. Теперь бывший капрал назначил бывшего капитана своим подчиненным. Видеманн безропотно воспринял эту перемену, но вскоре устал от бесконечных внутрипартийных дрязг и интриг. Незадолго до начала второй мировой войны он попросил об отставке и получил пост генерального консула в Сан-Франциско. [160]

Историю легендарного восхождения Мартина Бормана к вершинам власти достаточно полно можно проследить только по документальным свидетельствам, ибо он, следуя избранным принципам, старательно избегал громких ролей в драматичных событиях и никогда не оказывался в центре внимания широкой общественности, скрываясь в тени более крупных фигур. Он без колебаний брался за роль второго плана как на этапе своего влияния на судьбу одной лишь Германии, так и на последовавшем этапе, затронувшем уже судьбу всего мира. Фигуры, подобные ему, зачастую навсегда остаются за чертой круга, ярко освещенного прожектором истории. В народе его считали добросовестным сержантом в составе роты под командованием Гитлера; не всякий вспомнил бы даже его имя. Но в высших нацистских кругах лишь немногие решались схватиться с Борманом.

Конечно, бывали и исключения. Эрнст Ханфштангль, руководитель по связям НСДАП с иностранной прессой, писал в своих мемуарах:

«По-моему, его дисциплинированность, сдержанность и умеренность оказывали хорошее влияние. Вместе с Гессом он неутомимо боролся против коррупции в партии».

Действительно, Борман оказался не подвержен приступу накопления огромных состояний, охватившему всю нацистскую верхушку после прихода к власти. И хотя он боролся против этого явления, на самом деле его не сильно беспокоили проблемы морального свойства, отрицательно сказывавшиеся на отношении общества к партии. Если к Борману попадали документы, которые свидетельствовали о богатствах, полученных неправедным путем, он просто складывал их в досье, хранившиеся в стальных сейфах «коричневого дома», накапливая компрометирующие [161] материалы и терпеливо выжидая удобного случая для нанесения — если понадобится — решающего удара. Отмеченная Ханфштанглем умеренность была редчайшим качеством среди представителей партийной элиты, а у Ханфштангля имелись собственные веские причины ценить его: отпрыск богатого рода, он часто ссужал партию деньгами в «период борьбы». Когда же он попросил возместить долг, заворовавшиеся лидеры наци обвинили его... в жадности! [162]

Утро Бормана в Оберзальцберге начиналось с ознакомления с ходом строительства, проверки меню (в том числе и в столовой эсэсовцев), изучения пришедшей в партийную канцелярию корреспонденции и отчетов. К исполнению обязанностей при фюрере он должен был приступать не раньше полудня, когда Гитлер, имевший обыкновение бодрствовать до глубокой ночи, только вставал с постели. Если оказывались подготовленными новые архитектурные эскизы, он предлагал вниманию хозяина именно их, откладывая на более позднее время работу с документами, изучение которых было для Гитлера ненавистным занятием. Тем временем в приемной собирались гости, приглашенные присутствовать на ленче: адъютанты, врачи, секретари, те или иные влиятельные партийные лидеры, Альберт Шпеер (фюрер поселил его в здании, где располагался штаб архитекторов Оберзальцберга), Ева Браун с подругами, Генрих Хофман (Ева работала в его фотоателье в качестве модели). Естественно, на ленче присутствовал и Борман. Все они составляли личное окружение Гитлера в Оберзальцберге.

Борман не только много работал, но и умел создать о себе мнение как о неутомимом труженике, без которого не обходится ни одно архиважное дело. Иногда, напустив на себя озабоченный вид, он в последний [163] момент отказывался садиться за стол, объясняя свой уход некими совершенно неотложными делами. Однако в тех случаях, когда в числе приглашенных оказывались молодые красивые женщины, Борман неизменно оставался. Он не мог сравниться со своим хозяином в умении с сентиментальным венским шармом прикладываться к дамской ручке или перебрасываться пустыми цветистыми фразами, но компенсировал этот недостаток величайшей заботой о комфорте прелестной гостьи.

За обеденным столом фюрера за Борманом было закреплено постоянное место: рядом с Евой Браун, которую он обычно сопровождал к столу и которая сидела по левую руку от Гитлера. Место справа от фюрера по очереди занимали другие женщины из числа приглашенных. Не вызывало сомнений, что Ева Браун и Борман не испытывали друг к другу симпатий, однако они старались не проявлять неприязнь прилюдно. Она знала, что для нее политика навсегда останется запретной областью: однажды в ее присутствии Гитлер заявил, что истинно интеллигентный человек должен жениться на глупой женщине, которая не могла бы оказывать влияние на его решения. Ева Браун с легкостью смирилась с таким положением, ибо ее интересовали только кинофильмы, звезды кино и друзья, с которыми можно было приятно провести время, потанцевать или прогуляться на лыжах. Она по-своему любила Гитлера; в мае 1935 года Ева даже попыталась покончить с собой, приняв огромную дозу снотворного, когда посчитала себя брошенной, ибо Гитлер в те дни воздерживался от физической близости с ней. В своем дневнике она тогда писала: «Адольф просто использует меня». Поскольку сексуальная жизнь Гитлера носила особый характер, Еве Браун было свойственно скорее по-матерински терпеливое отношение к нему. Она оказалась достаточно холодна, чтобы преодолеть в себе нормальную [164] страсть. Рассудительное отношение партнерши привело к тому, что Гитлер не попал в зависимость от нее, как это произошло в случае с эмоциональной Гели Раубаль. Борману не приходилось опасаться влияния Евы Браун, и потому она оставалась единственной в ближайшем окружении фюрера, против кого он не затевал интриг.