ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Моя мать еще спала. Ночной ветер завывал сна­ружи, нечастые дожди танцевали над крышами. Дружелюбно мерцала настольная лампа. Я сидел перед чистыми листами бумаги, размышлял, спра­шивал себя о чем-то, мечтал, чего-то искал, борол­ся с богами, ангелами и демонами. И приходил к ка­кому-то пониманию.

Сначала это был только страх. Мы стояли в во­ротах у нейтральной полосы и чувствовали близость опасности. Начинались мрачные годы, словно небе­са уже предсказывали нам это. Как нищие, мы поки­дали нашу молодость, свободу, любовь, стремления души, наслаждения и труда. Мы должны будем те­перь подчинять собственную жизнь воле времени, и наша судьба свершалась как баллада необходимо­сти, терпения и смерти. Мы не могли избежать за­конов, которые царили в нашей незавершенной системе мира. Словно во сне начиналось путешест­вие в чужое и неизведанное, и все дороги кончались где-то во тьме.

Ничто более не было так противно моему суще­ству, как перспектива стать солдатом, песчинкой среди чужих попутчиков, игрушкой для исполнения приказов. Я вовсе не хотел брать в руки оружие и сражаться за мировоззрение, которое ненавидел. На войне, которой я никогда не хотел, и против лю­дей, которые не были моими врагами. Как сомнам­була, я двигался по ступеням эшафота и чувствовал занесенный уже над своей головой меч. Судья вы­носил мне приговор, и в своем бессилии я вынуж­ден был подчиняться его решению.

Это было моим отречением.

Я курил одну сигарету за другой, писал строчку за строчкой и пил вино. Часы тикали, свет отражал­ся на моих книгах и крышке рояля. Ветки сосен пах­ли в вазе, цвел рождественский терновник. Часы продолжали тикать, как капли в море времени. Ночь подходила к концу, а я все еще наблюдал, думал и размышлял.

Призрак тех лет, когда я служил в армии, не да­вал мне покоя. Я вспоминал о последних месяцах моей жизни дома. Как голодающий перед наступаю­щими лишениями, я спешил к книгам, концертам, спектаклям и увеселениям. К быстротечным рома­нам и часам, проведенным в саду в беседах с друзь­ями молодости. Но той ночью музыка не давала мне никакого утешения, комедии — никакого забвения, трагедии — никакого примирения с моей судьбой. Каждое возвращение к красоте безоблачного мира только обостряло боль разлуки, а вино лишь усили­вало мрачность моих мыслей. Я перелистывал пись­ма, исповедания и описания событий мировой вой­ны последнего поколения. Стремился выработать в себе отношение к неизбежному, узнать, что ожида­ло меня. Понять войну, чтобы определить мою роль в ней и вписать сражения, опасности и смерть в свою систему мира. Однако мое чтение оставалось таким же бесплодным, как мои монологи и как пол­ные грусти и смеха застольные беседы.

Я потушил свет, надел пальто и тихо закрыл дверь, чтобы никого не будить. Ночной прохладный ветер раздувал мои волосы. Облака закрыли луну, не было фонарей, которые освещали бы мне до­рогу, и никто не попадался мне навстречу. Как вы­брошенная на улицу собака, я бродил по улицам и переулкам. Все навевало воспоминания, тоску о пережитых приключениях, отчаянии и иллюзиях. Я возвращался домой, и снова сидел, размышляя, в мирном кругу горевшей лампы. Полночь минула, а я не уходил из-за стола.

Сначала было трудно. Мы сбрасывали с себя маски, которые носили раньше, отвергали все наши тщеславные мысли, отказывались от счастья и гото­вились к тому, чтобы принять неизбежное. Мы чув­ствовали: это должно случиться. Нам следовало ис­пытать свою судьбу, и она оказалась рядом. Мы знали, что совершали преступления. И как монахи, истязавшие себя, принимали это. Под маской сол­дата и выполненного долга пытались заглушить свою вину бесконечных обманов и преступлений, вершившихся под пулями и снарядами. И мы были готовы страдать.

В эту ночь я не думал о будущих путешествиях и приключениях, задумках и таинственных открытиях...

Стрелки вращались. Песочные часы перебрасы­вали песок. Издалека доносилось последнее дыха­ние заводов, мельниц и гаваней. Затихали шаги случайных прохожих. Все любящие и отвергнутые уже давно спали. Моя комната превратилась в ост­ров; здесь в уединенности горел свет, здесь броди­ли мои мысли, мои вопросы к предкам.

В течение солдатских лет мое будущее было ре­шено. Из военной неразберихи определялась наша судьба, и формировалась собственная личность. Мы ждали этого будущего. Мы должны были сде­лать много и хотели, чтобы все дороги вели нас в активную жизнь. Судьба превратила нас в бесфор­менную глину, и мы должны были теперь вернуться к нашим друзьям, встречам, книгам и мечтам. Пока еще ничто не отличало нас друг от друга, ничто не говорило о будущей специальности. Скоро, однако, беспощадная жизнь оформила нас. Мы должны бы­ли жить, избавившись от противоречий, научиться существовать иногда во враждебном для себя ми­ре, в борьбе за свою свободу и счастье. Война, ос­нова всему, готовила нам дорогу. Вопросы, связан­ные с будущей жизнью, возникали еще тогда, но мы надеялись на лучшее. Порядочность созревала внутри нас, ничего светлого и божественного не могли у нас отобрать, мы оставались верными зва­нию человека и гражданина. Наша сущность, скры­вающаяся ранее за маской, освобождалась от всего наносного и вступала в бытие, которое становилось нашей судьбой и в котором мы несли ответствен­ность перед Богом.

Таким образом, я понимал необходимость под­готовиться к новой для меня жизни. Солдатское время я понимал как крест, который мне придется нести. Я хотел жить свободно...

Моя мать проснулась. Она увидела свет в моей комнате, подошла ко мне и молча провела рукой по голове. Потом она ушла, и я снова остался один. Принес еще вина, наполнил стакан, медленно вы­пил, пытаясь успокоить учащенное дыхание.

Я не хотел в мои годы другой судьбы. Все мои внутренние силы отказывались впускать в душу чу­жое, враждебное. Будущее казалось адом, и готов­ность к нему не отгоняла страха и мучительных раз­думий. Только одна надежда на прекращение моих страданий помогала мне. Так как все прекрасное, возвышенное и чистое оставалось на нейтральной полосе, никакой Бог не мог помочь солдату. На по­лях сражения, в стрелковых окопах его душа умира­ла. Только смерть господствовала на войне. Все лучшее во мне должно было погибнуть, и упадочное настроение, казалось, это подтверждало, отвергая вроде бы прекрасные плоды. Когда я вернулся до­мой, перед зеркалом стоял уже другой человек, с разрушенной душой и телом. Потом я долго но­сил следы ожога смерти и вел ночные разговоры с мертвецами, веря в существование привидений.

Я выпил все вино в бокале. Голова раскалыва­лась, руки дрожали, сердце беспорядочно билось.

Еще не закончилась ночь, в которой я находил свой мир.