Василий Великанов - Тихое оружие

Прислушиваясь к разговору местных жителей, Нина улавливала в них главную заботу — о пище. Девушка внимательно присматривалась к людям, которые приходили к «отцу», и каждого прощупывала взглядом: кто он, что он?

Но понять их было не так просто: люди чурались друг друга и нередко скандалили по всяким мелочам. Вот, например, длинноносая соседка повздорила с Анной Никитичной из-за того, что чужие куры перешли на ее двор и что-то там поклевали…

Вгорячах Анна Никитична обозвала соседку «языкастой ведьмой», за что та еще больше взвилась:

— Молчи, коммунистка! Думаешь, если твой муж помощник старосты, то на него и управы нет?

И понесла на всю улицу: «А уж и впрямь ли Нинка — дочка Михалыча? Уж больно мачеха ласкова с падчерицей: к работе не приневоливает. Может, это как раз дочь какого-нибудь партизанского комиссара и ее тут укрывают, чтобы потом милость от коммунистов получить?..»

Услышав все это, «отец» встревожился. Конечно, на чужой роток не накинешь платок, но как бы и впрямь кто-нибудь не подхватил болтовню соседки. И посоветовал жене — хоть для вида — поругать Нину погромче, чтобы все услышали.

И стала Анна Никитична поругивать «падчерицу»: или за то, что малых детей не присмотрела, или за то, что огород не прополола, корову вовремя не напоила и не подоила…

Видя, что мать отчитывает старшую сестру, дети вступились за нее. А Милочка со слезами на глазах все просила:

— Мамочка, не надо Нину лугать. Она хоошая. Я люблю ее!

Артем же и Сережа вызвались во всем помогать девушке, лишь бы она управлялась с поручениями матери.

Но теперь соседка стала злословить по-другому:

— Кажинный день писарша шпыняет свою падчерицу: то не так села, то не так встала, то не так сделала. Сама слышала, как мачеха выговаривала, что у девки руки-крюки! Посмотрите, и одевает ее кое-как — в ситце ходит, а у самой-то небось сундук ломится от добра. Известное дело: ма-а-чеха! А он-то, отец, молчит, не перечит жене — под башмаком у нее. Вот и гулять девку никуда не пускают… Да и то надо понять: куда пойдешь в ситчике? В черном теле старшуху держат, а она-то, покорная, терпеливая, все сносит и хоть бы словечко какое насупротив мачехи сказала…

— Аня, ты уж не очень нажимай на Нину, — снова попросил Григорий Михайлович, — подозрительным может показаться.

— И так — нехорошо, и так — плохо! — рассердилась жена. — На каждое чиханье не наздравствуешься.

«И то правильно…» — мысленно согласилась с ней Нина, раздумывая о том, как трудно угодить чужим людям.

Тревожили Нину и мысли о семье «дублера»: командиры приказали хранить рацию в доме Павла Степановича, но «отец» почему-то сделал по-своему.

Когда Нина спросила об этом у Григория Михайловича, тот нехотя ответил:

— Видишь ли, Нина, партизаны ему доверяют, но… лично у меня есть опасения. В колхоз Павел не вступал: извозничал. Да и родич его, Тимофей, в чести у немцев. Заметь, раньше он был единоличником и шабашничал по столярному делу, а теперь, при немцах, открыл свою мебельную мастерскую. К тому же, за дочерью этого Тимофея волочится следователь СД. Вот и соображай, что к чему…

Нина задумалась: «Как все тут сложно и странно переплелось! И не разберешься сразу… Конечно, осторожность никогда не мешает, но почему же партизаны и «Седов» доверяют Павлу Степановичу, а «отец» в нем сомневается? Может, все-таки излишне перестраховывается?»

Раздумывая о здешних людях, девушка все не могла уснуть. Время было уже за полночь, когда она услышала стук в дверь. Негромкий, осторожный — один короткий и два протяжных, царапающих. По Морзе выходит буква «в».

«Отец» подошел к двери и спросил: «Кто там?»

Вместо ответа все тот же стук: один короткий и два длинных.

Григорий Михайлович открыл дверь и впустил кого-то в большую комнату. Потом отвернул полог и позвал «дочь».

— Нина, это Вася!

Девушка поздоровалась с партизанским разведчиком.

Гость вынул из кармана что-то, завернутое в тряпочку, и передал хозяину: оказалось, очки.

— Примерь. Может, подойдут?

— Каганец засветить? — спросила Анна Никитична, встав с постели.

— Нет, нет, не надо, — отказался партизан и вместе с «отцом» и «дочерью» прошел в маленькую комнату.

— Нина, — тихо попросил Василий, — передай в Центр, что на шоссе концентрируются ягдкоманды с танками. Наверное, будут охотиться за нашей бригадой…

Парень закурил папироску и, глубоко затянувшись, простуженно закашлялся. От ужина он отказался и, одернув на себе топорщившуюся куртку, под которой таились автомат и пачка свежих газет, заторопился:

— Дзякую! Пойду ночевать к «дублеру»: мне строго-настрого приказали оберегать ваш дом.

Напоследок вынул из-за пазухи две газеты — «Правду» и местную партизанскую, передал их хозяину.

— Это — только для вас, а остальные «дублер» разнесет сам.

Нине хотелось немедленно передать сведения, полученные от партизанского разведчика, в Центр, но «отец» не разрешил:

— Сейчас опасно: по Васиному следу могут идти. Передашь утром.

Уединившись в своей комнате, девушка погрузилась в «Правду» и прочитала газету от первой до последней строчки: все ей было важно, интересно! Никогда раньше Нина не испытывала такой жадности к сухим газетным строчкам.

Особенно порадовало то, что, оказывается, в 1942 году Гитлер был вынужден бросить против партизан почти десятую часть своей пехоты. А в этом году — и еще больше. «Есть в этой борьбе и наша маленькая частичка…» — с гордостью подумала девушка.

Потом она зашифровала сведения, переданные Василием, легла в постель. А проснулась оттого, что вскрикнула во сне.

— Ты что, Нина? — спросила Анна Никитична, приоткрыв полог.

Протирая глаза, девушка пробормотала:

— Собака приснилась. Вроде укусить хотела.

— Собака — это, значит, к тебе друг какой-то хочет приласкаться.

— Какой там друг… — усмехнулась Нина и встрепенулась. — Ой, что это я прохлаждаюсь?

Вскочив с кровати и даже не умываясь, она схватила подойник и пошла в сарай, чтобы связаться с Центром. Все передав, Нина перешла на прием и получила новое задание: «Ведите наблюдение за власовцами».

«Да, пока все сходит с рук, — думала девушка. — Или уж я такая везучая, или немцы даже не допускают мысли, что простая девчонка может совершить что-либо опасное для них…»

И тут Нина вспомнила, как дома, бывало, если она начинала чем-нибудь похваляться, мать сразу же обрывала ее: «Прикуси язык, а то дьявол подкузьмит…»

«Конечно, это глупое суеверие…» — решила девушка, но, выходя с ведром молока из сарая, оглянулась по сторонам и легонько прикусила кончик языка: на всякий случай.

Утром того дня Артем вбежал с улицы и приглушенно воскликнул: