Николай Пронин - Бойцы Сопротивления

Одновременно с этим Тим заставляет охранников с поднятыми руками спуститься во дворик, держа их под прицелом. В основной конторе ко мне подходит начальник охраны и прерывающимся от волнения голосом объявляет мне, что он один из наших и что он всегда помогал заключенным партизанам и именно он способствовал передаче записки от Мило. Я делаю ему знак — молчи, мол, пока и помоги освободить заключенных. Несколько человек остаются в конторе, чтобы следить за двориком, я, Николотто и Кузнецов идем за двумя надзирателями, чтобы освободить Мило.

Почти бегом проскакиваем оставшуюся часть коридора, в глубине его сворачиваем налево и оказываемся еще в одном коридоре, гораздо более темном и узком, в который выходят многочисленные толстые двери с маленькими глазками в центре.

— Какая камера? — хрипло спрашиваю я у надзирателей.

Эта.

Рассказывает бывший командир дивизии итальянских партизан Мило

Я слышу, как усиливается шум шагов за дверью моей камеры, потом раздается звяканье ключей и скрип двери в петлях: от резкого толчка дверь открывается. Я готов был встретить это мгновение, однако никак не мог представить, что перед самой смертью мне устроят очную ставку, может быть, надеясь точнее установить мою причастность к партизанской деятельности.

За решеткой, которая все еще закрывает мою камеру, я увидел четырех немцев и моего приятеля из надзирателей, который сопровождал четырех партизан, среди них я вижу Карло, одного из наиболее известных партизанских командиров, он уже несколько месяцев вел борьбу с немцами, скрываясь в горах. Вот и он схвачен! Уж лучше мне было умереть, не увидев этого. Эти мысли мелькают в голове, словно вспышки молний, и вдруг, словно гром среди ясного неба, я слышу радостный голос Карло, который кричит мне, что я свободен и что люди в немецких мундирах — переодетые партизаны; его голос как бы возвращает меня в мир жизни.

Меня подхватывают крепкие руки друзей, и вот я лечу кверху, еще и еще раз, и каждый мой взлет сопровождается громким «ура!». Горячие объятия, улыбки — все это убеждает меня в реальности происходящего.

Кто-то приносит мне одежду; кто-то вытаскивает кусочек сладкого пирога и дает мне часть, потом оставшееся делит, чтобы досталось всем. Карло выстраивает своих людей и перед строем с торжественностью, необходимой для такого исторического события, вручает мне ключи от тюрьмы.

Такая неожиданная и совершенно немыслимая перемена меня глубоко потрясает, однако почти в тот же момент Карло, пользуясь моментом всеобщего возбуждения, сам же нарушает торжественность церемониала, отправляя в рот остатки пирога с прибаутками и широко улыбаясь. Он поедает его с таким спокойствием, как будто находится на званом обеде.

Я рассказываю Карло о той помощи и доброжелательности, которые проявлял ко мне и нашим товарищам надзиратель, и при этом быстро переодеваюсь в свою одежду, потом беру в руки оружие, и мы идем в главную контору тюрьмы.

К этому времени Тим, Василий и Тимофей уже почти всех разоружили и стоят, наблюдая, как карабинеры в кучу сваливают остатки оружия. Некоторые карабинеры делают это с большой охотой, некоторые все еще ничего не поняли и продолжают доказывать свою преданность великой Германии, Муссолини, Гитлеру. Они с довольно жалким видом продолжают протестовать против неожиданного поведения «господ немцев».

Фельдфебель охраны подходит к «немецкому» коллеге и, повысив тон, пытается у него выяснить, что все это означает?

Эрмес решает проблему, не теряя времени. Он берег ключ у надзирателя и, открыв ближайшую дверь-решетку в камеру, встает около нее. Фельдфебель не заставляет себя ждать, проходит внутрь, и дверь за ним сразу же захлопывается. Он подходит к решетке как пьяный, его лицо бледное и пришибленное; несколько мгновений он молчит, а потом, видимо, сам сознавая неуместность этого, почти кричит нам:

— Вы погубили мне всю мою карьеру, — после чего начинает биться о решетку и кричать в истерике.

Рассказывает бывший командир бригады Карло

Оставляя фельдфебеля в камере под охраной Эрмеса, мы начинаем заключительный этап операции. Вслед за надзирателем минуем дверь-решетку, переступаем порог камеры, в которую были проведены партизаны, стоявшие около регистраторской. Потом идем по длинному коридору и входим в большое круглое помещение, от которого лучами расходятся проходы с рядами камер. Здесь мы находим еще двух надзирателей: один из них мне знаком — он передавал нам информацию о тюрьме, другой просто онемел от ужаса.

Разделяемся на четыре группы, чтобы действовать быстрее и уменьшить время нашего пребывания в тюрьме.

По проходу идем двумя группами, по одной с каждой стороны, и выясняем, кто сидит в камерах. В первой камере незнакомые товарищи, но среди них видим одного из тех, которые стояли около регистраторской:

— Ребята! Вы свободны!

Проходим к следующей камере и находим в ней Бьянки, который сразу же узнает Мило:

— Что ты делаешь с этими людьми?

— Мы свободны, Бьянки! Это Карло и его товарищи, они переодеты, идем скорее освобождать других.

В первой камере некоторые все еще не могут понять, что же все-таки происходит, они переспрашивают окружающих, не веря своим глазам, потом слышны крики восторга, и начинаются заботы в поисках подходящей по размеру одежды и сапог. Бывшие заключенные выходят в полосатых тюремных брюках во двор, некоторые уже успели переодеться. Бьянки обнимает меня, а Кузнецов открывает третью камеру, из нее выходят наши товарищи по борьбе, тоже полуодетые, некоторые из них с явным недоумением на лице. В четвертой камере находим Банкьери, он тоже ошеломлен происходящим, но выглядит, пожалуй, спокойнее других.

Он уже одет, у него на ногах пара белых летних туфель и легкий костюм, и он даже аккуратно причесан, однако в глазах видно волнение. Он обращается к нам:

— Я уже стар, но вижу в вас, молодых, свою буйную молодость.

Однако надо торопиться. Быстро открываем другие камеры, и везде повторяются те же сцены: вначале недоверие, затем удивление и радость!

Уже через несколько минут круглое помещение почти битком набито нашими товарищами, возбужденными, чуть не плачущими от счастья, обнимающимися друг с другом; словно забыты унижения, пытки и мучения, месяцы тюремного заключения.

Хором подхватываем «Интернационал», у всех блестят глаза. Возвращаемся по коридору, дверь-решетка, отделяющая коридор от выхода во двор, заперта на случай возможного вторжения со двора, но рядом с ней стоит Эрмес, который сразу же ее открывает.

На тюремном дворе и на складе оружия освобожденные товарищи расхватывают все, что может пригодиться в бою; некоторые из них надевают военные мундиры и сапоги, но большинство об этом в спешке и суматохе забывает.