Вен. Андреев - Партизанские встречи

Прошел месяц. Однажды на подступах к селу завязался бой. На село начали наступление партизаны. Иван ещё спал в этот час, и дед поднял его с постели.

— Внучек, наши пришли, давай ружье, — торопил дед. С внуком он залег на крыше сарая.

Некоторое время, не выдавая своего присутствия, они следили за ходом боя. А затем дед с тыла открыл огонь. Он был хорошим стрелком, бил на выбор. Иван подавал патроны. У врага началось смятение. К этому времени партизаны уже ворвались в село, отчетливо доносилось «ура», видны были бойцы, перебежки за домами Дед и внук вышли из засады, ринулись врукопашную. В момент, когда исход боя был решен и одержана долгожданная победа, дед упал, сраженный вражеской пулей.

Иван подхватил винтовку, выпавшую из рук деда. С ней он пришел в отряд имени Котовскою, здесь он нашел приют, новый необычный дом. Он стал членом большой партизанской семьи, юным партизаном.

Вскоре Кузьмич выдвинулся по службе — стал в штабе объединенных отрядов выполнять особые поручения. Понадобилось командованию получить точные данные о противнике в городе Н., — в разведку послали Ивана. В лютую зимнюю стужу, в пургу и метель, с торбочкой, набитой мерзлыми хлебными сухарями, с маленьким посошком в руках, в рваном полушубке пешком ходил Иван за сотню километров. Понадобилось разведать железную дорогу и станцию, — и это поручили Кузьмичу. По данным, которые он добыл, отряды совершили налет на дорогу и разгромили немецкие гарнизоны. Вместе со старшими товарищами взрывал Иван и воинские эшелоны врага.

Часто потом приходил я на опушку леса к Ивану Кузьмичу. В дни, когда он не был занят «особыми» поручениями, а пас скот, я старался уделить ему хотя бы несколько минут. Я привязался к нему, он привык ко мне и радовался моему приходу. На время к нему возвращалось детство, он резвился, пел мне свои песни, начинал рассказывать о боевых делах, но вдруг спохватывался и вмиг становился задумчивым, сосредоточенным. Он как бы старел в одно мгновение, о чем-то вспоминал, а говорить не хотел. Кузьмич прижимал к себе винтовку и прикладывал к разогревшемуся на солнце стволу белокурую головку. Одет в эти дни он был чистенько — в новую гимнастерку, сшитую по его росту из армейского материала, в таких же шароварах. Комиссар соединения подарил Кузьмичу комплект своего обмундирования, его и перешили на Ивана. По его же ноге смастерили и сапожки. Имел Иван и пилотку с красной лентой и армейской звездочкой, но носил ее только в ненастную погоду.

Однажды я застал его в раздумье. Он был молчалив.

— Скучно? — спросил я Кузьмича.

— Нет, — ответил он, — тут не скучно.

— А всё-таки плохо, когда нет родных?

— Нет, тут мне все как родные. Дедушку вот жалко… Был бы он со мной…

— Конечно, нет-нет, да и пожалел бы…

— Да не в том же дело, — перебил меня Иван и так повел худенькими плечами, будто стряхивал с них невидимую, ласкающую его руку. — Он помог бы мне. Дедушка всегда помогал.

Иван оперся на винтовку поудобнее и рассказал, как ему помогал дедушка. Однажды Иван «изобрел» многолемешный плуг. Дед осмотрел его и сказал, что такой плуг люди уже давно имеют и трудится внук напрасно. Другой раз Иван изобрел транспортер, который сам подавал песок на горку в пионерском городке. Дед усовершенствовал машину.

— Значит, ты что-то придумал, а тебе не помогают? — спросил я.

На мой вопрос Иван ответил вопросом:

— А можно дорогу сразу на много километров взорвать?

— Какую дорогу?

— Железную, чтобы поезда немецкие не шли к фронту.

Я посмотрел на Ивана удивленно. Он ждал моего ответа.

— Можно, — сказал я, — и мы уже взорвали на целых десять километров.

Я рассказал, как три тысячи людей вышли на железную дорогу, перебили немцев и взорвали путь.

— Здорово, — восхитился Кузьмич, не скрывая зависти, но приуныл. — И это уже людям известно… А большой был бой?

— Очень.

— Много наших партизан погибло?

— Много, Кузьмич, — двадцать товарищей, — сообщил я.

Грело весеннее солнце. Шелестел зеленой листвой лес. Стадо Кузьмича прижималось к опушке. Овцы сбились в кучу, спрятав головы в собственную тень. Мирно отлеживались коровы, пережевывая жвачку. Нехватало лишь пастушеского костра и котелка со свежей похлебкой. Но совсем недалеко за лесом надсадно строчили пулеметы, била артиллерия. Немцы ожесточенно и безуспешно продолжали атаки на партизанские отряды, пытаясь отбросить нас за реку. Высоко в небе ходил вражеский самолет-разведчик, стараясь засечь наши штабы, отыскать группировки. В течение месяца ни на один день не прекращались бои. Мы бились за железные дороги. Они-то, видимо, и занимали больше всего Ивана Кузьмича.

— А можно так рвать дороги, чтобы меньше наших людей гибло? — спросил он.

— Трудная задача, дружок… Вот разве ты что-нибудь придумаешь.

— Придумаешь, а тебе опять скажут — людям это уже известно, — совершенно серьезно ответил он.

— А ты этого не бойся. Если говорить о своих планах никому не будешь, никогда ничего и не добьешься. Смелее будь.

Кузьмич, видимо, ещё не очень верил в искренность моих советов.

— Да, ведь вы не поможете, говорите только…

— Помогу.

— И смеяться не будете?

— Честное пионерское даю…

Кузьмич больше не слушал. Он вскочил и опрометью побежал в лес.

— Я сейчас, — крикнул он, на бегу поправляя и придерживая винтовку.

Вернулся Кузьмич минут через пять, запыхавшийся и вспотевший, принес пучок прутьев и чем-то наполненную торбу. Прутья, около метра длиной, были подобраны одни к одному — ровные, без сучков, комли у прутьев зачищены, а к обрезанным вершинкам привязаны мелкие клочки серой ваты, извлеченной не то из старого одеяла, не то из рваного ватника.

— Это что? Розги для коров? — спросил я.

— Нет, фитили, бикфордовы шнуры, — торопливо ответил Кузьмич.

Положив прутья на траву, он высыпал из торбы деревянные, аккуратно обструганные болванки величиной с кусок туалетного мыла и такой же примерно формы. Один бок у болванок был просверлен. Кузьмич уложил чурки рядом с прутьями. Я вспомнил детскую игру в кубики и невольно улыбнулся. Кузьмич заметил это и нерешительно объяснил:

— А это тол, взрывчатка.

— Вот оно что…

— Ага, чтобы дорогу рвать…

— Вот это изобретение! Да мы теперь таких дел натворим на дороге, только держись.

Кузьмич обиделся.

— А говорили смеяться не будете, — сказал он.

— Я не смеюсь, Кузьмич, мне просто надо разобраться. Вот и объясни.

Иван охотно объяснил. Он говорил о причинах, побудивших его задуматься над проблемой диверсионных актов и эффективностью их, о необходимости меньше терять дорогих нам людей. Мелкие группы подрывников те, что действуют уже известными Ивану методами, не причиняют, с точки зрения Кузьмича, большого ущерба противнику — выбиваются максимум два звена, и немцы легко справляются с восстановлением пути.