Алексей Гребиняк - Вьетнамский иммельман

— Это моя война, Маргелов! Не твоя! Не мешай!

— Это наша общая война! — вскипел Володя, но Хваленский уже захлопнул фонарь и знаком приказал ему отойти от самолета.

…Шум двигателей чуть изменился. «Вертушка» сбавила ход и начала разворачиваться, заходя на посадку. И тут Хваленский почувствовал — что-то не так. Что и где, он сказать не мог, — но что-то явно изменилось за те часы, что он отсутствовал. Он глянул в иллюминатор: разрушенные ангары, бетонка, остов вертолета… Все как обычно. И в то же время немного не так.

Вертолет коснулся земли, и майор, не дожидаясь, пока борттехник опустит лестницу, выпрыгнул из салона. И сразу понял, что предчувствие его не обмануло: пахло гарью. Это было чем-то новым — не каждый день на аэродроме что-то жгли. Сегодня, судя по запаху, горела резина и еще что-то сладковато-тошнотворное. Над дальним концом аэродрома поднимался слабенький дымок. Майор облегченно перевел дух — в той стороне был пустырь. Значит, горели не лагерь и не самолеты. И не ангары.

К вертолету уже приближался «газик», за рулем которого сидел Володя. Он затормозил рядом и козырнул. Увидев его лицо, Хваленский понял, что рано радовался. Неспроста столь угрюмо выглядел свежеиспеченный капитан…

— Привет, Володь, — кивнул майор. — Все в порядке?

— Нет, — глухо ответил капитан. — Беда у нас… Ашот погиб.

Майора словно огрели дубиной. Он растерянно посмотрел на подчиненного:

— Как это — погиб?

— Сегодня утром… Загорелся заправщик… Все побежали… В-вася сунулся к машине… р-руки обжег сильно и лицо. А Чапай… — капитан сжал зубы и отвел взгляд, потом все-таки закончил:

— Чапай… он уже в комбезе был… и в шлеме… оттащил его… сел за руль — и по газам… метров триста проехал… и взрыв… — Володя снова замолчал. Хваленский, чувствуя, как вдруг опускается на плечи непонятная тяжесть, без единого слова стащил с головы пилотку и утер ею лицо.

— Где Вася? — тихо спросил он.

— В медсанбате… — отозвался капитан. — Смотреть страшно… весь в бинтах… лица не видно… Глаза вроде не пострадали…

— Это хорошо, — медленно произнес майор. На душе у него было паршиво. Очень паршиво. Еще утром он видел Ашота — как всегда, гладко выбритого, улыбающегося, — и даже не предполагал, что через несколько часов его не станет. А теперь старлея не было. Долгожданные капитанские погоны украсят плечи мертвеца…

— Товарищ майор! Товарищ майор! Очнитесь! — Хваленский почувствовал хлесткий удар по щеке, потом еще один — и пришел в себя. Он лежал в пыли возле джипа, а склонившийся над ним Володя тряс его, пытаясь вернуть на грешную землю. Как он отключился, майор не помнил. Просто в какой-то миг подкосились ноги, и перегруженное убийственным известием сознание покинуло тело. Которое незамедлительно рухнуло наземь.

— Поднимайтесь! — сказал Володя. Майор попытался встать, но снова подкосились ноги, и он бессильно сел возле джипа:

— Блядь… Не могу…

— Можешь, Миша! — неожиданно жестко сказал капитан, переходя с привычного «вы» на «ты». — Можешь! Поехали в лагерь… лечиться будем…

Майор, удивляясь сам себе, напрягся — и сумел-таки подняться на ноги. Нетвердым шагом он обошел машину и плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Володя сел за руль и, развернувшись, покатил по рулежке в сторону лагеря.

— Где Ашот? — спросил Хваленский.

— В ангарах у ребят, — ответил капитан. — Там холодок. Я уже доложил в Ханой, его утром вертолетчики заберут…

Майор кивнул — говорить уже не было сил. Он чувствовал, как им овладевает странная апатия. Ничего не хотелось. Хотелось напиться и забыть про все. Приехав в лагерь, он достал из холодильника бутылку водки и разлил по стаканам. Володя молча сидел рядом.

— За Чапая, — вздохнул майор и опрокинул в себя огненную жидкость. Сморщился. Заел черствым рисовым хлебом.

Володя молча выпил. Хваленский налил еще.

— Мне хватит, — отказался капитан.

— А мне нет, — пожал плечами майор и опустошил второй стакан.

Вскоре бутылка опустела. Швырнув ее в окно, Хваленский с трудом встал из-за стола и, пошатываясь, побрел к двери. Водка уже ударила ему в голову, и соображал он весьма туго.

Выбравшись из хижины, майор незамедлительно рухнул наземь и уснул мертвецким сном. Поспешно выскочивший следом Володя затащил его обратно и уложил на матрас. Вьетнамские часовые сочувственно смотрели на офицеров.

— Суки… — бормотал майор в пьяном бреду. — Всех… порву… Чапай… справа ниже… Чапай… смотри…

— Порвешь, порвешь, — тихо сказал капитан. — Потом.

Он позвонил в ангары и приказал техникам ни в коем случае в ближайшие дни не давать Хваленскому самолет.

— Что, рвет и мечет? — сочувственно спросил техник.

— Да. Как бы не сбили его… Ну, ты меня понял.

— Понял. Не дам.

— Спасибо.

Хваленский метался на койке в пьяном бреду:

— Вася… Чапай… Фантомы слева… бей…

…Ранним утром улетела в Ханой «вертушка», на которой накануне вернулся на аэродром майор. Вертолетчики забрали с собой тело Ашота, которому предстоял долгий путь домой, в жаркий Сухуми.

Прощание с погибшим было недолгим. Офицеры, сняв пилотки, молча постояли рядом с гробом, а потом скорбный груз затащили в гулкое нутро вертолета, и машина пошла на взлет.

— Ну, вот и все… — пробормотал кто-то.

Володя задумался и не сразу заметил, что Хваленского рядом с ними уже нет. Оглянувшись, он увидел, как майор подъезжает на своем джипе к рулежке и залезает в один из истребителей дежурного звена, предварительно отобрав у вьетнамского пилота гермошлем. Когда он успел переодеться в летный комбинезон, было непонятно. Но — успел. И теперь выруливал на старт.

Володя молча проводил взглядом одинокий истребитель, с ревом ушедший в небо, — а потом пошел на КДП. Вьетнамец-дежурный, увидев его, молча уступил свое место. Капитан сел за пульт и, придвинув к себе микрофон, произнес по-вьетнамски:

— «Леопард-два» вызывает Первого. Прием.

Этим позывным Володя не пользовался уже много месяцев. Позывные часто меняли, чтобы запутался противник. Путался не только противник, но иногда и свои. Впрочем, по ряду причин чаще путались-таки американцы.

— Да, Второй, слушаю тебя, — не сразу отозвался Хваленский. Метка, обозначавшая его самолет, вот-вот должна была исчезнуть с экрана — майор приближался к границе действия аэродромного локатора.

— Будь осторожен, Первый, — попросил капитан.

— Буду. Я в Кхесань, — голос майора, пропущенный через микрофоны и наушники, звучал чуть приглушенно и равнодушно. — Завалю там что-нибудь — и домой.

В течение следующих десяти минут Володя слышал, как майор изредка отрывисто ругается, — а потом вдруг прозвучало:

— Володя, черт, двиг… — и наступила тишина.