Павел Кодочигов - Тихая оборона

Евдокимов не знал, как докладывать, оказавшись перед начальством в таком виде, не знал, что делать со своими большими, в крови и грязи руками, с пальцами ног, которые почему-то непроизвольно сгибались и разгибались, а остановить эти нелепые движения он был не в силах. Он видел, как подрагивает разделенный надвое глубокой ямочкой подбородок комиссара, как ковыряет сырую землю носком сапога ротный Демьянюк. Все это чувствовал, понимал, видел Евдокимов, но что делать, не знал. Выход из положения нашел комиссар:

— Пойдем-ка, Демьянюк, до станкового, пока лейтенант приведет себя в порядок. Потом он нам все и расскажет.

Все бросились одеваться и только тут обнаружили исчезновение красноармейцев Белозерова и Гайматулина. Сапоги и брюки — на месте, а бойцов не было.

— Неужели уволокли? — ахнул лейтенант.

— Не должно быть — они же в дзоте находились. В тыл, поди, сбежали? — неуверенно произнес сержант Крылов.

«А если не в тыл?» От этой мысли такая тяжесть навалилась на Евдокимова, что он долго стоял с ремнем в руке, не зная, надевать его или нет. Поведут его отсюда без ремня, потом трибунал, штрафная рота. И есть за что: испанцы застали врасплох, сам чуть не угодил в плен...

Траншеи осваивали полковые разведчики. Они опробовали станковый пулемет, пронесли до повозки раненого Внукова — его отбил у испанцев ординарец командира роты Михалев, ползали по ничейной земле с надеждой найти там раненых испанцев.

Крылов и Леонов, посланные на поиски исчезнувших, вернулись ни с чем:

— Кричали, звали их — не откликнулись. Видать, далеко сиганули, — доложил Крылов и предупредил: — Комиссар идет!

Евдокимов хотел рассказать о ЧП в конце доклада, но, семь бед — один ответ, выпалил о нем сразу.

— Как исчезли? Куда? — дернул подбородком комиссар, и лицо его напряглось в ожидании.

— Думаю, товарищ капитан, в тыл...

— Думаю! Разведчиков ко мне, — зло бросил Щукин и, когда те вытянулись перед ним, приказал: — Тут двое пятки смазали. Найдете?

— Найдем, товарищ капитан, — бодро заверил старший сержант-разведчик. — Есть два босых следа! — крикнул он через минуту.

Щукин взглянул на Евдокимова:

— Рассказывай дальше, но подробнее и без вранья. Понял?

Лейтенант не собирался врать и раньше, но после такого предупреждения смешался. Начал медленно, с запинками, обдумывая каждое слово, чтобы не сказать того, что нельзя подтвердить, но увлекся, как увлекается каждый после только что закончившегося боя, начал махать руками, изображать все в лицах, в действии. Лицо комиссара постепенно разглаживалось, добрело. Демьянюк и совсем подбадривал его взглядом. Щукин подвел итог:

— Разведку прохлопали все! Ну, а за то, что отбиться сумели и испанцев много положили, спасибо! Дезертиров — в полк, будут отвечать перед трибуналом, — приказал подошедшему командиру разведки. — Товарищей бросили в критический момент, командира! — Замолчал, сдерживая готовую прорваться ярость, и продолжал уже спокойно и будто советуясь с Демьянюком: — Кое-кто, по-моему, заслуживает поощрения. Вот так! — громко сказал комиссар, утверждаясь в принятом решении. — С вами же, — повернулся к командиру пулеметчиков Бондаренко, — разговор будет особый.

Рассказывая об этой схватке с вражескими разведчиками, дивизионная газета писала: «Потеряв до двадцати убитых и раненых, испанцы бежали с поля боя... — и далее: — За мужество и отвагу командование объявило благодарность лейтенанту Евдокимову, сержантам Крылову и Комолову, красноармейцам Болотину, Доронину, Михалеву и Кудряшову».

Четверо из них — Михалев, Крылов, Комолов и лейтенант Иван Евдокимов — чуть позднее были награждены медалями «За отвагу!».

* * *

На фронт Иван Евдокимов попал в начале мая сорок второго года, но война обожгла его еще в первую военную осень, еще на гражданке, когда он работал механиком на одном подмосковном заводе, а ночами дежурил на крыше производственного цеха и сбрасывал оттуда зажигательные бомбы, зажигалки, как окрестили их бойцы объектовой дружины. Дело это нехитрое и не особенно страшное, пока не появились зажигалки с сюрпризами — с гранатами, которые рвались, накаляясь в адской зажигательной смеси. Тут уж малейшее промедление смерти подобно. Однако он пострадал не от гранаты и не на крыше, а в подвале, где рвались и горели бутылки с бензином. Огнетушители оказались под рукой, и он боролся с огнем до приезда пожарных команд. Обгорел он тогда сильно, особенно лицо и руки. В подвал вбежал на своих двоих, оттуда вынесли на носилках, погрузили в санитарную машину. Месяц после этого его поджаривало, как на угольях.

Еще не успел поправиться как следует, пришла повестка. Красненькая — на призыв. Семнадцатого октября сорок первого. Через полгода, — окончив Владимирское пехотное училище, — стал лейтенантом.

Получив на КП дивизии назначение в 299-й стрелковый полк, Евдокимов вместе с группой других вновь испеченных лейтенантов подходил к Волхову. За рекой, говорили в штабе, передовая, но боя слышно не было. Пулеметы иногда постреливали, но без азарта. Приглушенные расстоянием, их не очень длинные очереди походили на перестук молотков. Донеслось несколько взрывов. Все напряженно вытянули шеи: снаряды пристрелочные, после них начнется настоящая стрельба. Однако ничего не началось.

У переправы через Волхов контрольно-пропускной пункт. Сержант и боец проверяли документы и по одному отпускали на другую сторону по перекинутому между берегами наплавному мостику из бревен шириной не более метра и перилами с одной, левой, стороны. Вверх по течению, метрах в двадцати от мостика, с берега на берег была перекинута цепочка, в каждом звене которой по одному бревну. Это-то зачем?

— Если фриц плавающую мину пустит, то подорвет бревна, а мост целым останется, — пояснил сержант, — а по очереди вас пускаем, чтобы не побило. С аэростата, чтоб ему пусто было, все видно. Вон он над лесом висит — посмотрите.

Плавающая мина не взорвалась, и вражеская артиллерия не стала тратить снаряды на небольшую кучку русских. До КП полка добрались благополучно и здесь узнали, что дивизия держит оборону на левом берегу Волхова, отвоеванном у фашистов зимой. Дальше тогда продвинуться не смогли — немцы не пустили, сохраняя за собой шоссе и железную дорогу от Ленинграда до Новгорода. Они устроились в деревнях, на возвышенных местах, и дивизии пришлось занимать оборону там, где остановилась, чаще всего на болотах. Плацдарм невелик — километров двадцать в длину и пять-шесть в глубину, но его надо держать во что бы то ни стало для будущего наступления.

На следующий день связной повел Евдокимова в 3-й батальон. Шли сначала сосновым лесом, почти таким, к какому он привык дома, потом стали попадаться березы, а когда вступили в чернолесье, едва приметная тропка исчезла, под ногами захлюпала вода, кое-где она едва не захлестывала голенища, а связной, рыженький, в лихо сдвинутой набок пилотке паренек, все пер и пер, напролом, ни к чему вроде бы не приглядываясь. Как он находил дорогу — неизвестно, спрашивать — неудобно. Евдокимов начал было уже опасаться, не сбился ли уверенный связной с пути и не заведет ли он его прямохонько к немцам, как неожиданно открылась небольшая поляна с выстроившимися в один ряд землянками, где размещался КП батальона.