Георгий Косарев - Сердце прощает

«Это в семнадцать-то годков стать матерью! Что же это такое? За чтомне такая кара?» — думала Марфа и чувствовала, как леденеет и словноостанавливается от нового тяжкого испытания ее сердце...

Как-то раз, усталая и подавленная раздумьем, Марфа долго не могласомкнуть глаз. За окном лежала темная, беспросветная ночь. До слуха Марфыоткуда-то издалека доносились неясные звуки, и она по привычкеприслушивалась, как бывало, когда дочка поздно возвращалась домой. И вдруграздался тихий стук в окошко. Марфа вскочила с кровати и уткнулась лицом встекло, стараясь разглядеть того, кто так робко постучался. Ничего неразобрав во тьме, она тихо спросила:

— Кто там?

— Марфа Петровна! — послышался негромкий голос, который показался ейзнакомым.

— Кто это?

— Я, откройте.

У Марфы вдруг сильно заколотилось сердце.

— Это ты, Витя?

— Да, я самый.

Звякнула щеколда, со скрипом отворилась дверь, и появившаяся накрыльце Марфа торопливо сказала:

— Проходи, Витя, проходи.

— Не называйте громко моего имени, — предупредил он.

— Хорошо, — ответила Марфа и, впустив гостя в открытую дверь, тотчасвосторженно начала приговаривать: — Дорогой ты мой соколик, откуда тыприлетел? Где же ты долго так пропадал?

— Прилетел вот, и не один, — сказала Витя и, обернувшись, поманилкого-то рукой. За Виктором в избу вошел какой-то человек; третий, какуспела заметить Марфа, прикрыл калитку и остался на улице.

— Здравствуйте, Марфа Петровна! — радостным тоном произнес тот, ктовошел вслед за Виктором.

— Да кто же ты такой? Голос знакомый, а чей не пойму. Сейчас язасвечу лампу, — отозвалась Марфа.

— Нет, ни в коем случае, — ответил тот же голос, — поговорим впотемках. Помните такого Горбунова... с черной родинкой под глазом?

— Как же, Сереженька, милый ты мой голубчик, — растроганно произнеслаМарфа и уткнулась ему в плечо.

— Успокойся, Марфа Петровна, слышали мы о твоем горе, но до сих порне верили, думали — все сплетни.

Марфа всхлипнула:

— Лучше бы были сплетни, чем такая правда.

— И как же все это произошло?

Волнуясь, Марфа рассказала о своем несчастье. И несмотря на то чтоэто было именно несчастье, в голосе ее прорывались обида и гнев, хотяговорила она о своей родной дочери.

— Постойте, Марфа Петровна, погодите минуту. А где же вы сами-тобыли? — глухо, сдавленным голосом спросил Виктор.

Горбунов резко одернул товарища:

— Что ты говоришь, подумай! От этих бандитов можно всего ожидать. Чемже мать виновата?

— А тем виновата, что не пустила с нами Любу. Если бы пустила — небыло бы этой беды...

— Витенька, соколик ты мой, разве я знала, разве могла подумать... —с горечью ответила Марфа.

— Просто не хочется верить во всю эту историю, — сказал Горбунов.

— А где она... где Люба сейчас? — взволнованно спросил Виктор.

— Не знаю, — тяжко вздохнула Марфа. — Не знаю, Витя, да, сказать поправде, и знать не хочу. Опозорила она и себя, и всю нашу семью. Не знаюпро нее больше ничего.

— Мы еще посоветуемся, подумаем, что можно сделать, — сказал Горбунови перевел разговор на другую тему: — Много ли у вас в деревне немцев?

— Всю школу теперь занимают, а сколько их — не знаю, — ответилаМарфа.

— А давно ли они живут у моей мамы? — переборов себя, спросил Виктор.

— С месяц, не больше, — сказала Марфа и в свою очередь спросила: — Акто тебе об этом сказал-то?

— Добрые люди, Марфа Петровна, — опережая Виктора, пояснил Горбунов испросил: — Кто бы смог поподробнее рассказать нам о немцах? Может быть,Цыганюк?

— Что вы, он же фашистский холуй! Его теперь водой с ними неразольешь. Ездит по деревням, арестовывает подозрительных. В общем, подлециз подлецов.

— Значит, продался окончательно?

— Да еще как, со всеми потрохами, — сокрушенно сказала Марфа. — Ипьет самогон, как самый последний забулдыга, не уступает Степану Шумову.

— А где же ее берет? — поинтересовался Горбунов.

— Находит, — ответила Марфа. — Вот и давеча, в сумерках, тоже потащилее к себе. По-моему, и теперь еще пьет вместе со старостой и этим своимнынешним дружком полицаем Шумовым.

Горбунов вместе с Марфой подошли к окну. Сквозь пелену ночи чуть-чутьпросматривался дом Натальи Бобровой, окна его не светились. Горбуновмолчал и что-то раздумывал. Потом он сказал Виктору:

— Позови Бориса.

Виктор тотчас нырнул за дверь и через минуту вернулся вместе стоварищем.

— Давайте решим этот вопрос сообща, — сказал Горбунов и указал рукойв сторону дома Натальи. — Там, Боря, в этом доме, живет мой бывшийоднополчанин Цыганюк... Теперь он полицай. Занимается разбоем, грабежом,предает наших честных людей. Так вот, ребята, не захватить ли нам Цыганюкас собой, уж он-то наверняка знает и расположение, и число немцев.

— Такого гада лучше допросить на месте и пристрелить, — пробурчалБорис.

Горбунов задумался. А в это время с крыльца Натальиной избы спустилсяшатающийся полицай.

— Вот он, Цыганюк, легок на помине, — сказал Виктор, вглядываясь втемь.

— Нет, это Степан Шумов, — возразила Марфа, не отходившая от окна. —Этого пьянчугу из тысячи других узнаю, сразу определяю.

Степан, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно плелся к домуМарфы. Остановившись напротив ее окна, он икнул и громко произнес:

— Чем черт не шутит, когда бог спит! А вдруг в темноте-то иприглянусь я ей. И все, вперед, Степан, смелость города берет, смелость,значит...

Он вплотную приблизился к окну и, уткнувшись лицом в стекло, сталпристально смотреть внутрь дома.

— Тише! — шепотом предупредил Горбунов своих товарищей, укрывшихся,как и он, в простенке между окон.

— Ворочается, бедная, в кровати, не спится одинокой, — донессяснаружи голос Степана, а затем послышался тихий стук в стекло.

— Кто там? — быстро отозвалась Марфа.

— Это я, Степан. Хватил я, Марфушка, через край первача, жгетвнутрях. Открой, пропущу у тебя стаканчик кваску.

— Впусти, — прошептал Горбунов. — Мы спрячемся в чулане да послушаем,что он будет болтать.

Марфа вышла в сени и через минуту вернулась в дом вместе с полицаем.Перевалив через порог, Степан приглушенно спросил:

— Цы... сынок-то спит?

— Спит.

— Это хорошо, — удовлетворенно промурлыкал он. — Хорошо, что спит...А у тебя тепло, как в печурочке. Стыну я, кровь что-то становится не той,и жена плохо греет.

— Ты что, с жалобой на жену ко мне пришел, что ли? — недоброупрекнула его Марфа.

— На нее хочешь жалуйся, хочешь бей ее, все равно толку нет. Как былахолодной сосулькой, так и осталась. И на зуб жестка, как старая кочерыжка.

— Сам-то ты пьяница горькая, пропитался весь самогоном. И несет оттебя, как от козла.

— Ну, не совсем уж как от козла, — равнодушно возразил Степан. — Затосердце у меня играет, как у вьюноши. Увижу тебя на улице, посмотрю, таконо у меня и запрыгает. Внутри силища поднимается... И откуда толькоберется?