Георгий Косарев - Сердце прощает

Время шло, но душевные муки Марфы не стихали. Фашисты ни на один деньне оставляли крестьян в покое. Марфа вместе с односельчанами с утра довечера рубила лес, пилила дрова, ходила на расчистку дороги от снежныхзаносов.

Как-то она вернулась с работы раньше обычного. В землянке былохолодно, темно, тихо. «А где же Коленька?» — с беспокойством подумалаМарфа. Она зажгла коптилку. Тусклый свет заколыхался, осветив убогое еежилище, и Марфа увидела, что, приткнувшись в углу, сидя спал ее сын. Онвесь съежился, сжался в комочек. На бледном лице его выделялись темныеполукружия под закрытыми глазами. Из груди Марфы вырвался тяжелый вздох.«Бедненький, как сиротка без присмотра. Учиться бы надо, уже восемь лет, аему не только школы — хлеба недостает», — с щемящей болью в сердце сказалаона вслух и тут же стала разжигать печь. Сухой хворост быстро вспыхнул,затрещал, в открытую железную дверцу ударил огонь, озарив красноватымсветом мрачные стены землянки. Коля, вздрогнув, открыл глаза и радостновскрикнул:

— Мамочка, пришла! Я хочу есть, мама.

Марфа заглянула в закопченную алюминиевую кастрюльку и поняла, чтосын не нашел оставленные ему на обед несколько неочищенных картофелин. Онаподала их Коленьке. Он проворно начал чистить их. Его глазки былинапряжены, худенькие ручонки тряслись. Марфа смотрела на него печальнымвзглядом и, поглощенная своими мыслями, не обратила внимания на громкиеголоса, доносившиеся с улицы.

— Мама, к нам кто-то идет. Послушай, немцы! — испуганно воскликнулКоля.

Марфа, мгновенно преобразившись, напрягла слух. Наверху, где-то возлеее сарая, раздавалась речь со знакомой нерусской интонацией. «Что ещетакое? Неужто за мной пришли?» И словно в ответ на ее мысленный вопроспослышался голос Натальи:

— Сюда, сюда проходите, они здесь. Марфа! — громко позвала соседка. —Принимай гостя.

— Спасибо. До свидания, — ответил мужской голос. — Теперь я сам...

Марфа приоткрыла дверь землянки, и ее глаза в упор встретились сглазами Франца Штимма.

— Здравствуйте, Марфа Петровна, так трудно было найти вас, — сказалон с вежливой улыбкой.

Марфа насупила брови и, не ответив, отступила на шаг в свое убежище.

— Позвольте мне посмотреть, как вы живете здесь, — не обращаявнимания на неприветливость хозяйки, произнес Штимм, спустился по неровнымскрипучим ступенькам и аккуратно притворил за собой узкую дверь.

Марфа стояла у противоположной стенки, скрестив на груди руки, и стем же насупленным видом молча смотрела на непрошеного гостя. Из угла нанего испуганно глядел Коленька. Штимм остановился посреди землянки. Головаего почти касалась темных, закопченных досок перекрытия. Он щурился,осваиваясь с полумраком землянки.

Марфу трясло, как в лихорадке. «Вот он, мой злодей, — сверлило в еемозгу. — Он отравил мою жизнь, лишил меня родной дочери. Броситься нанего, выдрать ему глаза, перегрызть зубами горло, и тогда будем квиты...»

Штимм заговорил тихо, как будто сочувственно:

— И вы здесь живете! Это хуже солдатских окопов! Ради чего, непонимаю... Вам нужно было сказать мне только одно слово, и я сделал бывсе, чтобы у вас было... чтобы вы получили приличный дом...

У Марфы все кипело внутри, глаза ее горели, однако высказать то, чтобыло на сердце, не решилась: на руках у нее был еще сын, забыть это даже вминуту негодования она не могла.

И все же до конца не сдержалась.

— Насчет жилья — мы как-нибудь управимся и без вашей помощи.

— И опять я не понимаю вас, — сказал Штимм. — Разве я обидел вас?

— Да, да, вы не только меня обидели, но и отравили всю мою жизнь!

— Странно, удивительно. Теперь я для вас не посторонний человек.Теперь моя кровь течет в жилах вашего внука...

— Это неправда! — закричала Марфа.

— Почему неправда? У нас есть прекрасный мальчик, он... ему двамесяца, он уже улыбается, он так хорошо, умно смотрит. Мы... Я и Любаочень счастливы... Я пришел к вам с открытым сердцем, чтобы поделитьсяэтой радостью, — добавил он дрогнувшим голосом.

— Господи, за что же такая казнь! — простонала Марфа и, словнораспаленная жаром, сдернула с головы полушалок.

Штимм достал из бокового кармана плитку шоколада и, шагнув вперед,протянул ее Коленьке.

— Не смей брать! — истерично вскричала Марфа. — Не смей... Неприкасайся!

Коленька отдернул руку назад. Глазенки его светились голодным,лихорадочным блеском, вероятно, он уловил густой сладкий запах шоколада,видно было, как он проглотил слюну, но мать не ослушался.

— Ну, полно вам, фрау Зернова! Вы все боитесь меня, как чертладана... я знаю эту вашу русскую пословицу. Но так вести себя — этовздорно. Как германский офицер я вам неприятен, однако судьба сильнее нас,теперь есть ваш швалер, то есть, извините, зять, я вам не чужой...

Марфа удивленно смотрела на Штимма и никак не могла разгадать егочувств: то ли говорил он от всего сердца, то ли издевался над ней.

Штимм, не теряя самообладания, держался по-прежнему ровно,снисходительно.

— Этот шоколад не от меня, — сказал он, обращаясь к Коле. — Это тебеот сестры твоей, Любы.

И тут Коленька, не выдержав, жадно вцепился в плитку и, искосавзглянув на мать, крепко прижал подарок сестры к своей груди.

— А это вам, — снова повернувшись к хозяйке, сказал Штимм и положилсверток, который держал до этого под мышкой, на край ее самодельногостола.

Марфа еще какое-то время продолжала удивленно посматривать то наШтимма, то на преподнесенный ей сверток.

«Вот, видишь, все-таки дочка твоя родила, а ты не верила, —стремительно проносилось в ее голове. — Оказывается, все это правда. Инечего возмущаться. Ты лучше спроси у него, как живет Люба, как она себячувствует без матери, довольна ли, что у нее сын... А офицер, может,неволит ее, издевается над ней?..»

От этой последней мысли кровь снова бросилась в лицо Марфе, и она спрежней враждебностью, быстро, громко сказала:

— Уходите прочь со своими подарками, я проживу и без них.

— Это же от дочери, — невозмутимо возразил Штимм.

— У меня нет дочери!

— Пожалуйста, послушайте, что я хочу вам сказать. Ваша дочь Любаочень просит, чтобы вы приехали к ней. Мы вас устроим на хорошей квартире.Люба очень нуждается в вашей помощи. Любе одной трудно с сыном. Онпрекрасный мальчик, и вам с ним будет мило и хорошо. А летом я вас всехотправлю в Берлин к своим родителям... Если вы согласны, то можете сейчасже поехать со мной на машине или приезжайте через несколько дней, как вамудобно. Вот наш адрес.

Штимм положил листок бумаги сверху на сверток. Потом порылся еще вкарманах и, вынув небольшую стопку немецких марок, протянул их Марфе.Глаза у Марфы гневно сузились, лицо покрылось пятнами.

— Я вам сказала, у меня нет дочери. Вы ее украли, купили, но я непродаюсь.