Георгий Косарев - Сердце прощает

— Мужчина, сразу видать по крику, — назойливо продолжал полицай. —Ишь, орет как...

— Проходи давай, — неприязненно сказала Люба. — Чего тебе до крикаего, сам небось не так еще орал.

— Да вы, дамочка, не беспокойтесь, я ребятишек не обижаю, — улыбаясь,сказал полицай и вдруг шепотом добавил: — Привет вам от отца.

— От отца?.. — повторила Люба, задохнувшись на слове.

— Угу, от Игната Зернова, — подтвердил полицай и громко продолжал: —Во, заливается! Ну-ка покажись дяде...

Полицай приоткрыл легкое одеяльце и сунул в складку бумажный пакетик.

— Письмо вам, — тихо сказал он.

— Господи, папа жив, не верится, — сказала Люба.

Затем, опомнившись, удивленно посмотрела на полицая.

— А как же он узнал, где я нахожусь?

— У вашей матери, а ей адрес оставил обер-лейтенант Штимм.

— А вы-то видели папу? — спросила Люба.

— Видел, — ответил тот. — И отца, и ваших друзей.

— Друзей?! У меня еще есть друзья?..

— Отец ваш хотел бы повидаться с вами.

Лицо полицая стало строгим.

— Нам нужно условиться во всем. Есть в этом некоторая сложность.

— Какая же?

— Вы же знаете, всех мужчин призывного возраста немцы забирают иотправляют в лагерь. Так что...

— Да-да, я понимаю. Все не так просто.

— Смогли бы вы, скажем, отлучиться из дома и подойти к лесу? —спросил он.

— Нет, это невозможно, сразу спохватятся, — ответила Люба.

— Жаль, — задумчиво сказал полицай. — Ну что ж, тогда придумаемчто-нибудь другое. Завтра, в это же время, сообщу...

Полицай поправил одеяльце и, подмигнув утихшему малышу, пошел вдольдворов.

Взволнованная Люба вошла в калитку.

* * *

Штимм ночь провел один, без Любы, в своей офицерской квартире. Вшестом часу утра он разбудил ее. Несмотря на то что его чисто выбритоелицо было спокойно, Люба сразу почувствовала, что Штимм необычайновстревожен.

— Срочно еду в управление, — объяснил он. — Если возникнуткакие-нибудь непредвиденные обстоятельства, немедленно дам знать. Вкрайнем случае, пойдешь к Отто, он будет знать, что делать.

— Что-то случилось?

— Ничего особенного. Полагаю, пойдет речь о формировании новой частидля отправки на фронт.

— Значит, ты уедешь?

— Откуда я могу знать, что будет со мной? — с чуть приметнымраздражением произнес Штимм. — Армия противника наступает, этого никто немог предвидеть. Готовятся экстренные меры по стабилизации фронта.

Люба растерянно опустила голову. Штимм быстро взглянул на нее.

— Тебе страшно? — спросил он.

— Да, немного, — ответила Люба.

— Главное помни, что у нас с тобой сын, это самое важное, —многозначительно произнес Штимм и, с нежностью посмотрев на спящегомалыша, поспешно вышел.

...День был солнечным и теплым. Высоко в небе висели редкие белыеоблака. За окнами неугомонно сновали ласточки. Они то опускались наналичники окон, то садились на провисшие телефонные провода, протянувшиесявдоль улицы, и задорно щебетали. По дороге промчалось несколько машин ссолдатами, оставив после себя клубы пыли. Затем улица опустела, инаступило затишье. Люба взяла сына на руки, приложила его к груди. К нейподошла Лукерья.

— Может, мне с мальчонкой-то побродить по усадьбе? День-то больнопогожий выдался, — сказала она.

— Я сама хотела попросить вас об этом, — ответила Люба. — Сейчас,только накормлю его.

Припав к теплой материнской груди, ребенок жадно тянул ее.Насытившись, он отвалился и довольно заворковал. Люба поцеловала его в обещечки и бережно передала на руки Лукерье.

Оставшись одна, Люба отворила правую створку окна, выходившего наулицу, а на левую половину подоконника поставила горшок с геранью. Это былусловный знак. «А вдруг все это провокация и полицай проверяет меня?» —подумала она, вспомнив внезапный ранний приход к ней Франца, и в груди унее шевельнулось подозрительное чувство. Постояв минуту в нерешительности,она затем выдвинула ящик стола, достала оттуда небольшой пистолет,проверила его и, завернув в носовой платок, сунула в боковой карманплатья.

Люба не отрывала взгляда то от одного, то от другого окна. Наискосокчерез дорогу, возле колодца, стояли две женщины и о чем-то разговаривали.Мимо окна с открытой створкой пробежал какой-то вихрастый подросток,оглянулся и скрылся в соседнем проулке. Через несколько минут из этогопроулка вышли трое мужчин и направились к ее дому.

По мере их приближения росло волнение Любы. Сердце ее громко стучало,пересыхало во рту. Первым среди троих она узнала отца и высокого, ужезнакомого ей полицая, и вдруг горячая краска стыда и горького отчаяниябросилась ей в лицо, — рядом с отцом шел Виктор.

Высокий полицай еще раз покосился на ее полуоткрытое окно с геранью,сказал что-то отцу и показал Виктору на сад, позади двора. Игнат сорвал срукава полицейскую повязку и, решительно войдя в сени, открыл дверь вкомнату. Люба бросилась отцу в ноги.

— Любушка, дочка... Что же ты? Встань!

Слова отца и горячие его объятия обожгли ей сердце. Она не выдержалаи громко зарыдала.

«Собирайтесь, — услышала она знакомый голос Виктора за окном, — намнадо торопиться, Игнат Ермилович»

Уткнувшись мокрым лицом в грудь отца, Люба не видела парня, которомупризнавалась когда-то в любви. Ей казалось, что он теперь стоит позади заокном и не спускает с нее своего укоряющего взгляда. Но в эту минуту ейважнее всего на свете было услышать слова отца: отец был как живоевоплощение совести.

— Что же с тобой произошло, Люба? Что случилось? Почему ты оказаласьздесь? — спросил отец, а она, слушая его, по-прежнему продолжала толькорыдать. «Случилось? Произошло? Почему?» — она и сама себе не могла толкомответить на эти вопросы. Но каждый человек обязан отвечать рано или поздноза свои поступки, и Люба, собравшись с духом, оторвалась от груди отца:

— Если можете — простите меня...

— Ну, а дальше-то как, Люба? — с дрожью в голосе спросил отец.

Тень улыбки, надежды скользнула по лицу Любы.

— Ну, говори же, Люба, идешь с нами? Что же ты...

Голос Игната неожиданно оборвался на полуслове. С улицы донесласьчужая речь.

— Немцы, Игнат Ермилович, — крикнул Виктор и мигом впрыгнул в окно.

Из подкатившей легковой машины вышел Франц. Он что-то сказал шоферу инаправил его обратно.

— Он приехал, — побледнев, сказала Люба.

— Что будем делать, Игнат Ермилович? — спросил Виктор и решительнополез во внутренний карман пиджака, где у него лежал наган.

— Не надо, — остановила его Люба. — Я представлю Францу отца и тебя,как моего школьного друга.

— Что ж, знакомь, — сказал, усмехнувшись, Игнат. — Зять все-таки.

Из сеней между тем донесся стук торопливых шагов, скрипнула дверь, иШтимм, еще не переступив порога, озабоченно заговорил: