Николай Бирюков - Чайка

— Беги, Петька, к Карпу Савельичу и от моего имени прикажи, чтобы он своего Полкана в подпол посадил. Понял? А сначала, для виду, подбери-ка быстренько махру.

Мальчишка собрал табачинки, сунул их Михеичу и кинулся к двери.

— Wohin? — Немец оттолкнул его и зло погрозил кулаком. Михеич тоже погрозил и, вздохнув, сел на скамейку. Остальные немцы вылезли из подпола злые. Михеич начал было жаловаться на часового, отнявшего у него кисет, но офицер досадливо махнул рукой и подступил к хозяйке:

— Куда все попряталь?

Осторожно тронув его за руку, Михеич указал на угол двора, видневшийся в окно, и подмигнул.

— Искать — так уж везде.

В сарае и хлеву немцы прощупали штыками вороха старья, простучали потолки и стены. Кивнув на пустой сарай, из которого отдавало запахом овечьей шерсти, Михеич шепнул лейтенанту:

— Сдается, ваше благородие, тут половчее поискать надо. Перед тем как вашей власти прийти, шел я по улице и любопытство, стало быть, проявил… Возня слышалась… Неспроста!

Не дожидаясь ответа, он вошел в хлев. Лейтенант встал у двери. Юркий, невысокого роста, Михеич быстро двигался по хлеву, топал ногами по земляному полу, припадал к нему ухом и что-то сердито ворчал. Возле стен землю решительно забраковал.

— Не тронута.

Лег посреди хлева ухом на руку и лежал так долго, что у немцев, столпившихся у двери, от нетерпения по рукам и ногам зуд пошел. А Михеич смотрел на них тяжелым взглядом и думал: «Подольше надо затянуть, подольше, чтобы все люди узнали, авось, успеют понадежней упрятать полушубки и продукты. Эх, как бы вот с Карпом Савельичем не влопаться! Зарыл, дурень, в подпол, лесу не доверил. Расстреливать таких мало. Оно и соответствует: весь народ под удар не подводи».

— Что он, спит? — пробормотал лейтенант.

— Рыхлая… дышит! — умиленно воскликнул Михеич. Он быстро поднялся на ноги, прошел пять шагов прямо, столько же в сторону, на углах воткнул колышки.

— Стоит покопать здесь. Такое мое разумение.

По знаку лейтенанта два солдата с лопатами вошли в хлев. Им светили фонарями: было уже темно.

— Долго они прокопаются, — сокрушенно сказал Михеич. — В большой глубине пустота… Вот заступы бы! — Он сделал вид, что крепко задумался, и, вдруг, хлопнув себя по лбу, вышел из хлева.

— Петька! Беги по соседям, скажи: староста приказал заступы дать. К Карпу Савельичу обязательно — у него есть. Вобрал в понятие?

— Вобрал.

Мальчишка вскоре вернулся с охапкой заступов.

Солдаты разобрали их и прошли в сарай. Лейтенант и Михеич остались у двери. Лейтенант смотрел на старосту с любопытством и одобрением.

— Ти есть хороший работа… Хлеб находийт — награда палюшайт, — сказал он, хлопнув его по плечу.

— Поставили — служим. — Взглянув на офицера, Михеич заставил себя улыбнуться и присел на рассохшуюся кадушку.

Земля в хлеву была твердая. Яма углублялась не так быстро, как этого хотелось лейтенанту. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и, наконец, не выдержав, приказал солдатам, не занятым раскопкой, продолжать обыск по другим домам.

— Штарост! — позвал он повелительно. Михеич поднялся.

Калитка двора Карпа Савельевича была не заперта. Немцы без стука вошли в избу и застали хозяина врасплох. Вероятно, только что выбравшись из подпола, он прикрыл крышку. Глаза лейтенанта злорадно вспыхнули. Оттолкнув хозяина, он сам приподнял за кольцо крышку и прыгнул в черную дыру. Солдаты хотели последовать за ним, но в подполе послышалось глухое ворчанье и через миг — вопль лейтенанта, точно его резали. Грохнул выстрел, и в дыру просунулась голова лейтенанта: лицо — как у мертвого, глаза — большие.

Солдаты вытащили его под руки. В подполе раздался громкий лай, на край дыры легли две желтые лапы, и тут же стрелой вскинулось громадное тело окровавленного пса. Щелкнув челюстями, он ринулся за лейтенантом.

— Цетер! — взвыл тот в сенях. Карп Савельевич побледнел.

— Полкан!..

— Сейчас же скройся куда-нито, — шепнул ему Михеич и побежал вон из избы.

Опомнившись, солдаты кинулись за ним следом, на бегу сдергивая с плеч винтовки и щелкая затворами.

Страх лейтенанта за жизнь был так велик, что он протащил на себе пса через весь двор и упал только на улице. Полкан вцепился ему в шейные позвонки. Михеич ударил пса засовом, выдернутым из ворот, и Полкан опрокинулся на бок. Подбежавшие солдаты прикончили его штыками.

Михеич помог офицеру подняться. Вид у лейтенанта был очень жалкий: от брюк остались одни клочья, из оголенного тела сочилась кровь.

Михеич свистнул:

— Вот дурень: из зада его благородия отбивную котлету сделал.

В голосе старосты офицеру послышалось злорадство, и он в бешенстве сжал кулаки.

Михеич сокрушенно покачал головой.

— Моя вина, ваше благородие, — был приказ: всех собак или на цепь посадить, или в расход. Гляжу к вечеру, радуюсь — ни одной собаки… «Соответствует», — думаю. Господам немцам теперь просторней будет, а оно, видишь, грех какой: в подпол упрятали — недоглядел.

Офицер увидел, что и на самом деле у старосты лицо виноватое, смущенное. Кулаки разжались.

— А вы, ваше благородие, не очень уж к сердцу — глупый народ, известно. Хотя вникнуть поглубже в вопрос, большой вины тут не сыщешь. Приказ они выполнили, потому подпол, подумать ежели, куда вернее цепи. А того, что ваше благородие начнет у них в потемках по подполам лазить, они, конечно, по дурости не догадывались. Это уж наша оплошка. Надо бы раньше упредить, собрание, что ли, какое разъяснительное устроить.

Михеич внимательно осмотрел корчившегося от боли офицера и покачал головой.

— Эх, ведь как соответствующе обделал — ни на волосок к вашему благородию сознательности не проявил… Едком бы, ваше благородие, а? Очень даже в таких случаях соответствует: медицина!

— Иди к тшорт! — взревел лейтенант.

Он указал солдатам на дом Карпа Савельевича и сказал что-то отрывистое.

Слов Михеич не понял, но, увидев, что солдаты побежали к дому Карпа Савельевича, вытаскивая из кармана спички, догадался. В глазах потемнело от ненависти.

«Крепись, старик, крепись! — сказал он самому себе. — Наружу себя показывать в твоем положении не соответствует».

Дом загорелся со всех сторон. Рыжее пламя лизнуло венцы. Лейтенант хотел итти, но, сделав шаг, заскрипел зубами и опустился на землю. Солдаты на руках понесли его в комендатуру. Михеич поплелся за ними, стараясь не смотреть на горящий дом.

В комендатуре лейтенант с кем-то долго говорил по телефону то злым, то плачущим голосом. Два раза козырнул; шею, несмотря на боль, все время держал прямо.

«Знать, перед большим начальством отчет держит», — угрюмо подумал Михеич.

Офицер поманил его пальцем. Старик нерешительно взял из его рук трубку и враз охрипшим голосом спросил: