Андрей Марченко - Терракотовые дни

Но ведь если Бойко знал Циберловича, то старик никак не мог его знать…

— Я читал его дело… — осторожно ответил Бойко. — Года полтора назад…

— Так на него было заведено дело еще в советские времена?.. Вот уж забавно! Вы мне должны об этом рассказать!

Циберлович вздрогнул. Бойко кивнул, но ни слова не произнес: потом.

— Как видите, — продолжил Ланге, обращаясь к Циберловичу, — нам все известно. И ваше прошлое. И ваше будущее — хотя оно неизвестно и вам! Я уже не говорю про ваши нынешние шаги!

— Что он натворил на сей раз?.. — спросил Бойко.

— Этот милейший еврей, похоже, серьезно придал нам работы. Вы знаете, что в городе действует филиал Рейхсбанка.

— В здании сбербанка… Рядом с биржей?

— Напротив биржи, если быть точным, — кивнул Ланге и продолжил, — не секрет, что Рейх конфискует некоторые ценности. Нет и особой тайны и в том, что свозят конфискованное в банк. Ну а этот человек нанял бандитов, чтоб они ограбили банк.

— А разве банк не охраняется? — вскинул бровь Владимир.

— Охраняется. Но мы не имеем права игнорировать сигналы, — затем обернулся к Циберловичу. — Так кого вы там наняли?

— Молодого человека… — зачастил Циберлович. — Честное слово, — имени его не знаю. Мне его отрекомендовали знакомые. Сказали, что он может практически все…

— Кто отрекомендовал? Быстро! Имена, адреса.

Зиновий задумался на мгновение, ровно на столько, сколько нужно на выдох. Затем, набрав воздух, принялся врать. Назвал три имени — проверить их все равно не представлялось возможным — один, как и Циберлович до поимки, был в бегах. Двоих увели с колонной из барака два дня назад.

Ланге сделал пару отметок, но было видно, что это интересует его мало.

— А как вы его нашли? — прервал он Циберловича.

— Кого?

— Этого парня?

— Он сам меня нашел. Пришел, говорит: вы, будто меня искали. Чем могу быть полезен? И какой мой интерес?.. В смысле — его.

— И на чем сговорились?

На это Циберлович опять задумался — крепко и совершенно откровенно.

— Ну же… — подбодрил его Ланге. — Вы уже начали рассказывать. Так что продолжайте.

— Мне он обещал вернуть мое…

— Все до копейки?

— Приблизительно так…

— Тогда что ему должно было перепасть за труды? Не поверю, что он согласился работать за просто так.

— В качестве платы он согласился взять все остальное в банке.

Ланге засмеялся резко и пошло — кажется, задрожали стекла в окнах. Вытирая слезы, он посмотрел на Бойко. Тот даже не улыбался.

— Не смешно?

Тот лишь покачал головой. Нет, не смешно.

— Этот молодой человек либо полный дурак…

— Либо совсем не дурак. — наконец заговорил Бойко.

— Ну отчего вы так, Владимир… Можно подумать: рейхсбанк — это такое место, где всякий заходит и берет, что ему нравится…

Вместо ответа Бойко обратился:

— Циберлович, скажите мне, на какую сумму у вас конфисковали?

— Я не знаю. Некоторые вещи бесценны.

— Ну насколько бы вы их застраховали бы в году этак сороковом?

На этот раз ответ последовал мгновенно, без раздумий, почти рефлекторно:

— Двести семьдесят тысяч рублей…

Смех Ланге срезало как ножом.

— Вот и я говорю — мы имеем дело не со всякими, — печально сказал Ланге. — Не надо обобщать, не надо…

— А этот молодой человек, он еврей?.. — по инерции продолжая улыбаться, спросил Ланге.

— Вы знаете, — чуть не единственный раз за разговор програссировал Циберлович, — я с ним в бане не мылся. Но вряд ли он еврей, хотя видно, что очень порядочный человек.

— Опишите мне его…

То ли допрос, то ли беседа продолжалась часа полтора. Ланге что-то черкал у себя в блокноте, но когда спрашивать уже было нечего, просто захлопнул его, отмечая завершение разговора.

— Ну что же… — сказал он, — я вас больше не задерживаю.

Ланге нажал на кнопку звонка, прикрепленного снизу столешницы. Через пару минут на пороге появился дежурный:

— Заберите арестованного.

— Куда? — спросил полицай.

— Верните его назад…

Циберлович выглядел ошарашенным:

— Как это «назад»? Я же с вами… Я же вам…

Но дежурный тащил его прочь. За ними закрылась дверь.

Немецкие техники что-то творили в котельной, и по трубам отопления, по батареям, носилось что-то, грохотало на поворотах, словно товарняк, на прямых хохотало злым, астматическим смехом.

Ланге встал с места, подошел к окну.

— Так что вы говорите за дело было на него заведено?.. — спросил он.

Но Бойко не ответил, а спросил сам?

— А где это «назад»?

— За городом есть небольшой пансионат для евреев. Может, вам известно, что жиды — совершенно чуждый элемент для Новой Европы.

— И что с ним будет?..

— Его расстреляют сегодня-завтра.

— Но как же так! Он же нам помог!

Ланге пожал плечами:

— Чем же? Тем, что навел на банк бандитов? Да что вы так переживаете? Расстреливать все равно его будете не вы!

— Какая разница! Я работаю с вами, на вас… Значит, я тоже в ответе. Любому преступлению должно быть адекватное наказание. Глупо из-за трех копеек рубить голову! От силы — только руку!

— Вы так думаете?.. А вам не кажется, что одна отсеченная голова спасет десятки рук?.. К чему плодить калек? Да и не такое уж малое преступление — организация нападения на банк!

— Так не было никакого нападения! И, может, не будет!

— Ну вот видите! И я к тому: отрубим одну голову, дадим урок жестокости…

— Храни нас господи хоть как-то, хоть немного, ибо дела наши страшные…

— Не говорите глупостей, Владимир. Евреи издревле были пособниками бандитов. Покончим с евреями — покончим с преступностью.

— А как же правосудие?

— Мне кажется — это и есть правосудие. Быстрое и суровое. Как раз по законам военного времени.

И снова было утро: холодное, туманное. Хотелось зарыться под одеяло, не высовывать даже нос. Сказать: мама, я не пойду сегодня в школу. И вообще, никуда не пойду — кем бы вы ни были, откуда бы ни явились.

Но все было не так просто — эти люди уже разбудили почти всю Европу.

— Выходить — строиться! Выходить — строиться! — орал на улице какой-то фельдфебель. Вероятно, из всего богатства русского языка, он обходился лишь этими двумя словами.

Открылись двери склада. Открылись тяжело со скрипом — смазать петли было некому. На пороге появился счетовод с бумагой. Он стал бросать в темноту слова, словно гири. Некоторые подымались не без облегчения: плохо или хорошо, но ожидание неизвестности заканчивалось.

Среди прочих фамилий прозвучало:

— Циберлович Зиновий Якович… Циберлович Марк Зиновьевич…

Отец поднялся. Марик подумал: а что будет, если сделать вид, что он — не он?.. Но даже если его не вытолкают свои же, то какая разница — ведь придет день, и из этого барака выведут последнего еврея. А может, что-то случится именно сегодня, может все обойдется?.. Ведь евреи — избранный народ — разве не так?..