Владимир Попов - Закипела сталь

Ольга встала темнее тучи, машинально взяла лопату и направилась к конторе хозяйства, где собирались студенты. Среди них был и Валерий. Опершись на лопату, он слушал указания агронома.

Молодость отходчива. Девушке вдруг показалось, что солнце выглянуло из-за туч. Но все же что-то тревожное осталось в душе и не давало покоя.

Зима этого года оказалась тяжелой. Население в городе увеличилось втрое, подвоз продуктов на рынок значительно сократился, и были они непомерно дороги. Особенно вздорожал картофель. Еще в конце февраля Пермяков стал ратовать за огороды. Он так надоел председателю завкома, что тот, завидя «огородного агитатора», стремился уйти в любом направлении, лишь бы избавиться от назойливых разговоров. По весне Пермякова избрали в заводскую огородную комиссию.

Нет беспокойных постов, есть беспокойные люди. Едва только растаял снег, Иван Петрович уже бродил по отведенной рабочим земле, следил за правильностью разбивки участков, а наступило время пахоты — ругался с трактористами, когда те норовили пахать недостаточно глубоко. Пришлось ссориться и на базе при выдаче семенного картофеля из запасов, сохраненных директором.

Так в хлопотах прошла ранняя весна. Потом началась посадка, прополка, окучивание. Пермяков порой приходил в цех уставший, невыспавшийся.

Случилось однажды, он выпустил холодную плавку. Макаров даже не пожурил мастера, понимая, что тот несет непосильную ношу на своих плечах. Но вмешался Ротов.

— Еще раз напакостите — под суд отдам! — буркнул он, проходя мимо Пермякова, и не пожелал слушать оправданий.

Макаров решил понаблюдать за работой Пермякова, пришел к нему в ночную смену.

На девятой, печи брали последнюю пробу. Подручный слил пробу на плиту по всем правилам — непрерывающаяся струя стали в одну точку. Металл был достаточно горяч. Макаров видел это и по цвету, и по жидкоподвижности его, и по тому, как быстро образовалось на застывающем коржике черное пятно — сталь приварилась в этом месте к плите. Заглянул в печь — металл кипел ровно и интенсивно.

Не веря себе, Пермяков заставил сливать пробу несколько раз. Уставший подручный делал это с каждым разом все хуже. Наконец, обессилев и разозлившись, он бросил ложку на площадку и ушел за печь.

Растерявшийся Пермяков даже не прикрикнул на него.

— Тепла достаточно, — подсказал Макаров. — Чего боитесь? Пускайте.

Пермяков признательно кивнул головой и принялся готовиться к выпуску.

На рапорте Иван Петрович сидел грустный, коротко отвечал на вопросы, ни на кого не нападал, даже о поступке подручного не сказал ни слова.

Макаров сам пробрал подручного, но тот, не чувствуя за собой вины, грубо ответил:

— А что он, ослеп, что ли? Я же силой не Илья Муромцев, чтобы ложку за ложкой таскать без перерыва. В ней все-таки килограммов восемь будет… Если ослеп, пусть очки наденет, а я натаскался проб — руки не подниму.

— Ты отработал свою смену — и на боковую. А Иван Петрович круглые сутки покоя не знает. И возраст.

Отпустив рабочих, Макаров увел Пермякова в кабинет.

— Что с вами, Иван Петрович? — участливо спросил он. — Заболели?

Пермяков отрицательно покачал головой.

— Устали?

— Я больше не мастер, — уныло ответил Пермяков, глядя себе под ноги.

— С каких это пор?

— Не пойму сам. Растерялся я. И вижу теплый металл, а не верю. Себе не верю. А тут еще директор — под суд, говорит, отдам. Ну, как теперь к печи подходить? Напуганный мастер уже не мастер. Снимите меня, Василий Николаевич.

— Вы рыбную ловлю любите? — неожиданно поинтересовался Макаров.

Пермяков посмотрел ему в глаза — не издевка ли, — но, кроме сочувствия и пытливого внимания, ничего в них не прочел.

— Нет, — буркнул он. — Отродясь не занимался.

— А что любите? Как до войны вы отдыхали?

— До войны? — Иван Петрович усмехнулся. — Тогда легче было. В сталеварах ходил и думал только о своей печи — хорошо ли пороги заправил, как сработали после меня. А если плавку на завалке сдам, то спокойно мог не только в кино, но и в театре сидеть. А сейчас и за других отвечаю. И партийная работа. Все своими глазами не увидишь, руками не перепробуешь. Уйдешь и думаешь: а хорошо ли на седьмой отверстие закрыли, а как на восьмой пороги заправили — не шарахнет ли плавка, — а как на девятой зашихтовали? Вот директору кажется, что только у руководителей все мысли заняты. Нет. Рабочие сейчас и дома помыслами в цеху. Книгу читаешь, а сам о работе думаешь. И никому невдомек, что телефон мне нужен. Почитал бы — и позвонил: как, мол, работа идет, — и успокоился. А то ждать до следующего дня. Если мастеру телефон не полагается, то как секретарю партбюро поставили бы…

— В командировку на Магнитку поедете? — спросил Макаров.

У Пермякова блеснули глаза, но тотчас потухли.

— Не могу. Жена прихворнула, дочка в подсобном. Огород на мне остался, картошку копать пора.

Макаров написал записку в контору: «Предоставлен отпуск на семь дней». Отдавая Пермякову, сказал:

— Неделю отдыхайте и не показывайтесь. Увижу в цехе — с вахтером выведу. Устали вы. Не ноги — нервы устали. Бывает такое со всяким.

Пермяков хотел возразить, но, вспомнив угрозу директора, безропотно взял бумажку.

Дома он свалился в постель и проспал до утра мертвым сном.

На другой день Иван Петрович проснулся таким бодрым, что стыдно показалось не идти в цех. Включил репродуктор и услышал: противнику удалось захватить несколько улиц в северной части Сталинграда.

— Да что же это делается? — Пермяков вскочил с постели и начал поспешно одеваться, чтобы не опоздать на смену, но, поразмыслив, взял лопату и поехал на огород.

Встретиться с цеховиками, идущими на работу, не хотелось, и он вздохнул свободно, только сев в трамвай. Проезжая по плотине, полюбовался прудом, на поверхности которого маячили лодки рыбаков-любителей. Клев был хороший. То здесь, то там блестела серебристой чешуей пойманная рыбешка.

Выйдя из трамвая, Пермяков направился по кромке берега. Можно было выбрать и другой путь — проехать поселок и попасть на огород по исхоженной тропинке, — но ему нравилось шагать у самой воды по траве, увлажненной крупной утренней росой, внюхиваться в ее медвяный запах, вспугивать притаившихся в осоке чирков, следить за их стремительным взлетом.

Услышав гудок, он остановился и долго смотрел на завод, виденый-перевиденый, — дружно дымил он всеми своими трубами, — потом перевел взгляд на город, залитый мягкими лучами утреннего солнца.

Одиннадцать лет назад приехал он сюда в числе лучших сталеваров Урала, посланных на новостройку. Тогда коптила только одна труба временной электростанции. Многоэтажных домов не было и в помине — у подножья рудной горы тускло сверкали просмоленные толем крыши деревянных бараков. На холм, где сейчас раскинулся город, ходил он с женой и маленькой дочуркой собирать полевые цветы.