Ян Лысаковский - Партизаны

— Нас вызывает бригада. Здесь задание мы выполнили и теперь должны перейти в новый район.

— Вот если бы на поезда, — вздохнул кто-то.

— Пощупаем и поезда. Вы идете первыми. Ясно?

— Ясно, Мы готовы, — спокойно проговорил Юзеф, отлично понимая, что значит в этих условиях идти первыми.

Колонну вел Андрей Тульский. Хорошо зная все тропки, он вывел отряд из-под носа у немцев. У всех было одно желание: еще метр, еще два пройти, чтобы враг не обнаружил. А потом был огонь, разрывы гранат, шальной треск автоматов, пламя, скачущее по стволам деревьев, удары взрывной волны, крики смертельно раненных, стоны изрешеченных пулями и истоптанных ногами людей. Мертвенно-бледным светом озаряли местность ракеты. И только одно желание — идти вперед.

А потом быстрый марш. Под утро вошли в Опацкие леса. Кольцо окружения осталось позади. На привале часовой привел связного. Роман говорил с ним с глазу на глаз. Затем по взводам объявили приказ о выступлении. А Юзефа вызвали к командиру.

— Перед нами густой лес, — сказал Роман. — Поэтому будем идти и днем. Задача разведки следующая. Смотри сюда. Лесной район, холмы. Кусок дороги. Разведать и обеспечить район до подхода батальона. — Роман на минуту задумался, наконец тихо добавил: — Там, видимо, можем рассчитывать на прием десанта с оружием и боеприпасами.

— Сейчас отправляемся, — поднялся Юзеф.

— Дай людям еще два часа отдохнуть, — распорядился командир. — Пусть немного поспят. Времени на отдых будет теперь мало. Переходим в наступление, — с волнением и радостью закончил он. — Вся Армия Людова. Немецкий фронт разваливается, русские наступают с огромным размахом. Самое время…

Какое-то время после этого они молчали, ибо каждый знал, что для них начиналось долгое и кровавое лето сорок четвертого года.

Буквально перед самым выходом к Роману пришел Береза и кратко сообщил:

— Вступаем в Армию Людову.

— Правда?

— Ребята единогласно приняли такое решение.

— Ну что же, ты нас обрадовал, — рассмеялся Роман. — Твои ребята хорошо воюют.

Разведчики Юзефа углубились в лес. Андрей и Роман переместились, как обычно, в голову колонны. Юзеф отбросил окурок самокрутки, вытер губы. Снова начиналось выполнение боевого задания.

Лежали в саду. Лонгин играл на дудке, Баловень что-то напевал себе под нос. Некоторые спали, измученные переходом. Метек, подложив руки под голову, смотрел в небо. Он был тоже измучен, но почему-то не мог уснуть. Хотя было бы неплохо немного поспать, ведь неизвестно, что принесет с собой ночь. Последнюю провели в марше. Где-то в лесу шел бой; гул взрывов и треск выстрелов перекатывались, многократно отраженные эхом. Хлопцы говорили, что там, видимо, пробивались остатки их дивизий.

Почему остановились в деревне, а не на привале в лесу? Странно… Рысь ходит нахмуренный, настороженный, не подступись. Никто не отваживается заговорить с ним, даже самые бывалые партизаны. Когда им указали дворы для постоя, поручник едва глазом повел в сторону роты.

— До полудня спать, — распорядился он, — посты только возле строений. Я нахожусь в первом доме.

До полудня… А потом? Глупый вопрос. Потом будет то, что будет. Может, бой, может, марш, может, спать… Взводный Фелек спустился с сеновала, мундир расстегнут, в волосах солома. Протер заспанные глаза. Даже опух… Остановился возле Метека.

— Не спишь, Молот?

— Нет…

— У тебя есть зеркало? Побриться надо.

— Есть. — Метек расстегнул карман блузы. — Небритый ты красивее. Настоящий партизан.

— Мне стыдно идти к святому Петру заросшим.

— Пожалуй, правильнее — к Вельзевулу.

Фелек принес прибор для бритья, пристроился на бревнах. Клял их вполголоса, так как ему никак не удавалось установить зеркало.

— Ты, Молот, читал сообщение?

— Нет.

— Эх ты, ничего не знаешь!..

Помолчал с минуту, как бы ожидая вопроса Метека. Однако Коваль ни о чем не спрашивал. Сообщения сейчас как-то не интересовали его. Постепенно угасал интерес к событиям, происходившим где-то там, за лесами и деревнями, которые составляли район их действий. Что же дало наступление заключивших союз АК и НСЗ, охватившее многие населенные пункты, если они не смогли пробиться через очередную преграду и теперь отходили в тыл, все дальше от цели, от Варшавы?

— Русские штурмуют Прагу [12] Район Варшавы на правом берегу Вислы. — Прим. ред. . — Фелек некоторое время всматривался в свое намыленное лицо, потом взял бритву и провел ею по щеке.

— Откуда знаешь?

— В деревне говорят…

— Интересно.

— Вот именно, интересно.

— Первыми будут в Варшаве, — отозвался Метек, — раньше нас.

— А ты думаешь, что мы действительно можем дойти до Варшавы?

Этот Фелек всегда задавал странные вопросы. О нем было известно только то, что перед войной начал учиться в институте. Иногда сам вспоминал о своих социалистических убеждениях. К Рысю попал в сорок третьем году. Хороший солдат, быстро получил лычки и отделение. Поручник любил его, Кречет уважал и иногда явно выделял среди остальных.

Однажды сидели в избе лесника и ожидали связного. И вдруг Фелек спросил громко, на всю избу:

— А за что мы в действительности боремся?

— Знаешь ведь, — буркнул Ярема.

— За независимость, это ясно. А я имею в виду будущую политическую программу.

— Писали же ведь в листовках, — выскочил Стен, — наверняка читал. После войны будут реформы.

— Да? А какие? — спросил Фелек.

— Реформы — значит, равные права, — смешался Стен.

— Эх, ты, — не выдержал Ярема. — До войны, может, скажешь, у тебя не было прав?

— Были некоторые. А вообще, я был еще слишком молод.

— Фелек тебя спровоцировал, — злился Ярема, — а ты тужишься. Что может быть после войны? Конечно, Польша…

— Именно, — утешился Стен, — ведь я об этом и говорил.

Ярема имел среднее образование, был развит, начитан. Его слушали охотно, когда он рассказывал разные истории.

— Спровоцировал? — Фелек говорил спокойно, но чувствовалось, что он был возбужден.

— Конечно. Ведь каждый понимает, что правительство, когда вернется в страну, проведет выборы. Соберется сейм, ведь только он полномочен устанавливать новые права.

— На первый взгляд ты прав.

— Полностью прав, — упорствовал Ярема. — Не понимаю, к чему ты клонишь.

— К показу классовой сущности государства.

— Откуда же мне знать это, — с иронией произнес Ярема. — Так говорят коммунисты. Они все сводят к классовой борьбе.

— Слишком легко хочешь расправиться со взглядами, которых не понимаешь, — отрезал Фелек. — Не занимайся словоблудием, а давай аргументы. До войны у нас был парламент, положения о выборах и другие атрибуты демократии. Однако об аграрной реформе безрезультатно дискутировали лет двадцать. Спроси Зигмунта, что он в действительности думает о помещичьих хозяйствах, и он тебе ответит. Либо Молота, что думают рабочие.