Сергей Мартьянов - Первые залпы

Здесь же все было черно и тревожно, но Зинин и Бричев шли уверенно. Они знали, где у тропы поворот, где растет какой куст, где какой камень или корень может попасться под ноги.

И Зинин не удивился, когда впереди, шагах в пяти от него, в кромешной тьме щелкнули прицельной рамкой по стволу винтовки и, когда он ответил таким же, только двойным щелчком, спросили негромко, но властно:

— Пропуск?

Это был пограничный наряд — именно здесь он и должен быть; Зинин это знал, как знал и то, что в наряде находились бойцы Павел Капинос и Иван Бузин. Бричев застыл позади, а Зинин подполз к чернеющему кусту вербы, под которым лежал Капинос. И, как положено, Капинос шепотом доложил, что за время несения службы нарушения государственной границы не обнаружено.

— Где Бузин? — прошептал Зинин.

— Там. — Капинос кивнул на куст можжевельника.

И вдруг взглянул в другую сторону, насторожился. Зинин посмотрел туда же. Черно, тихо. Подождали. Никого.

— Птица, — определил Капинос.

Еще подождали, помолчали. Никого.

— Ну, мы пошли. Смотрите тут… — сказал Зинин.

— Есть! — ответил Капинос.

И снова под ногами привычная ночная тропа.

Как Павел сказал? «Птица». Можно быть спокойным. Если уж Капинос сказал — это точно. Зинин любил этого немногословного парня с красивым, смуглым лицом, отличного следопыта, отличного снайпера, очень ловкого и смелого парня.

Иван Бузин — тот горазд на слова, парень развитой, на политзанятиях задает вопросы, спорит с групповодом. На всех собраниях — штатный оратор, в общественной жизни — активный участник.

…Они вышли на правый фланг, встретив еще три пограничных наряда. Здесь, на высоком берегу, чернела ветряная мельница — та самая, которую они должны были осмотреть. На мельнице уже давно не мололи; в ней стоял застарелый, затхлый и чуть горьковатый запах муки и пыли. Первым по деревянной скрипучей лестнице, на которой не хватало многих ступеней, поднялся наверх Зинин, вторым — Бричев. Они осмотрели весь мельничный чердак и присели у окна немного отдохнуть и послушать.

Прямо перед окном торчало огромное деревянное крыло, оно чуть покачивалось и тихо поскрипывало. На темном небе, совсем близко, мерцали яркие мохнатые звезды. А внизу, за горбатым бугром, светлела и рябила широкая лента Буга.

Удивительно тихо было там, за рекой. Как будто вымерло все там или притаилось.

А вчера, и позавчера, и два, и три дня, и неделю назад вот в такое же ночное время можно было услышать, как за рекой, в рощах и перелесках, натужно гудели моторы, лязгали гусеницы, трещали и падали деревья, раздавались короткие автомобильные гудки. И тревожно мелькал притушенный свет фар, и над черной зубчатой стеной леса отсвечивали какие-то огни.

Днем все замирало. Будто и не происходило ничего ночью. Только патрулировали береговую полосу германские пограничники и по-прежнему копошились на своих полях польские крестьяне. А сегодня с утра и крестьяне не показывались на поля, и вот сейчас за рекой мертвая тишина.

Внизу заскрипела дверь. Кто-то отворял ее. Постоял на вороге. Прошел внутрь. Потоптался. Остановился у лестницы. И сказал:

— Битте!..

Зинин в институте изучал немецкий язык и сразу понял это слово. По-русски оно означало: «пожалуйста».

Черт возьми! Немцы! Но каким образом?

Зинин обернулся к Бричеву и приложил палец к губам: молчи! Тот кивнул.

Дверь опять скрипнула, и кто-то еще вошел внутрь мельницы.

— Никого нет? — спросил по-немецки голос.

— Никого нет, господин лейтенант, — ответил прежний голос, тот самый, который произнес «битте».

— Тут, кажется, есть лестница?

— Так точно, господин лейтенант!

— Здесь будет недурной наблюдательный пункт для наших артиллеристов, Ганс.

— О да, конечно, господин лейтенант!

Они помолчали. Дверь снова скрипнула — вошел третий.

— Кажется, эти русские ничего не подозревают, — сказал он.

— Они спят, как медведи, — ответил ему офицер.

«Вот сволочи!» — со злобой и возмущением подумал Зинин.

— Все-таки надо быть осторожным, — сказал вошедший.

— А-а! — пренебрежительно возразил лейтенант. — Доты у них охраняются татарами, у которых нет даже винтовок.

«Сволочи, — с обидой, злобой и возмущением думал Зинин. — А „татары“ — это ведь бойцы-узбеки. И охраняют они недостроенные доты действительно без винтовок. Все знают, гады».

— Итак, нам остается подняться наверх, занять позицию и ждать начала событий, — сказал тот, кого называли лейтенантом. — Ганс, вы поднимаетесь первым.

— Слушаюсь! — ответил Ганс, и деревянная лестница заскрипела под его ногами.

«Если стрелять в них, могут услышать другие, такие же, — подумал Зинин. — Тогда нам не выбраться из мельницы, не предупредить своих». Нагнувшись к Бричеву, он прошептал ему в самое ухо: «Штыками их, гадов. Понял? Огня не открывать». — «Ясно», — кивнул Бричев и весь подобрался, напружился.

Сейчас ему предстояло убить человека. Впервые в жизни. Вонзив в тело штык. На занятиях он колол чучело, сделанное из прутьев. «Длинным коли! Коротким коли!..» Он с азартом вонзал штык в прутья, рывком выдергивал его и бежал дальше, к следующему чучелу — такому же покорному и неживому. Сейчас же нужно было пронзить человека. Пускай фашиста, пускай врага, но человека!

Товарищу замполитрука это проще сделать: он воевал на финском фронте. А как убьет человека он, ефрейтор Михаил Бричев — двадцати одного года от роду, комсомолец, ни разу не нюхавший пороха? Он родился и жил в Ленинграде, много и влюбленно рассказывал об этом городе, всегда со всеми был вежлив и вообще считался на заставе «интеллигентом». Нес службу добросовестно, но за полтора года пребывания на заставе ему даже не довелось задержать ни одного нарушителя границы.

И вдруг — сразу трое. Говорят по-немецки. Значит, гитлеровцы. На нашей земле, на нашей мельнице.

Все произошло гораздо проще, чем предполагал Бричев.

…Три тела лежали на полу мельницы. Зинин осветил их фонариком: все трое были одеты в военную форму Красной Армии. Двое в лейтенантскую и один в сержантскую, очевидно Ганс.

— Сволочи! — процедил сквозь зубы Зинин. — Переоделись.

Он вспомнил, что белофинны тоже так делали. А Бричев удивленно, широко открытыми глазами смотрел на трупы.

Зинин пошарил у них в карманах, вынул два командирских удостоверения и одну красноармейскую книжку, забрал три пистолета, и они выбрались из мельницы.

— Давай на заставу. Надо предупредить, — сказал Зинин, хотя им нужно было проверить еще один наряд по дороге в Паниквы.

Шли они быстро. Перейдя через следовую полосу и заделав ее, присели у лесного ручья немного передохнуть и опомниться. И только тут Бричев вдруг почувствовал страшную усталость во всем теле, и на него нахлынули мысли о том, как же он смог убить человека.